Саша Заяц поднялся резко, раздраженно, грохоча металлическим столиком, обижаясь на не явившегося собутыльника, брызгая в его отсутствующую физиономию остатками вина из бокала. «Всякое лицо троично», — бросил Саша Заяц закадычному бестелесному другу, уходя.
Он присоединился к клерикальной процессии на углу Невского и канала Грибоедова. Люди старались казаться просветленными, умело поющими, помнящими молитвы. Он стал креститься, как и они, многократно, глубоко, уместно. Трудно было совершать низкие поклоны в движении. Он силился выглядеть трезвым, лишь возбужденным, истовым и душевно огорченным. Его за такого в веренице и принимали, некоторые — с простительной улыбкой. Конечно, он выделялся среди них не в лучшую сторону в своем мятом, дорогом, светлом костюме.
Крестный ход с пьяным боголюбцем дошел до Спаса на Крови, возле которого люди запели громче, призывнее и выше подняли передовой крест и какие-то невиданные, глянцевые иконы. Саша Заяц стоял на новой брусчатке у ограды. «Что я делаю? — думал он сквозь растущее омерзение. — Я кощунствую, я пропадаю. Я пропадаю вместе с ними. Но они-то почему пропадают? Ведь они по их виду почти святые, правильные, смиренные? Полюбуйтесь, какие кроткие, какие добродетельные!»
Он шел с этой гурьбой на ходу молящегося народа далеко, к Крюкову каналу, останавливаясь, как на привал, на стоячее богослужение у реставрируемых часовен и выносных светильников. «Неужели они решили совершить на воздухе при хорошей погоде весь круг суточных служб?» — думал Саша Заяц. Вот эта девушка с длинными огнистыми волосами, стянутыми вязаной шапочкой с пришитыми к ней цветочками, с четырьмя глазами, два из которых, верхние, были навсегда прикрыты пухлыми веками под самыми бровями? Вот эта измученная фурия, с мелкой, строгой челкой и складками у рта, когда-то порочными, как будто подпирающими снизу темные ноздри? Вот этот полковник запаса, гладкий, выбеленный, с заросшими пухом ушами? Вот этот дворянин в клетчатой рубашке и модных солнцезащитных очках, с детскими ножками и неровным, точно мозолистым носом? Эта его алебастровая спутница с истеричным, зашитым ртом? Эта предприимчивая карга с механическим сопрано? Эта задумчивая поэтичная красавица, сомнамбулически преданная убиенному человеку? Этот юный клирик со смешливым взглядом, с ровной светлой прядью, с невинно дрожащим овалом?
Вино, как назло, подступило к самому горлу Саши Зайца, уже начинало плескаться в гортани. Саша Заяц мужественно проглатывал его обратно. И вдруг сильно вздохнув и широко перекрестившись, ради пространного физического движения, он наконец-то подавил рвотные позывы. Он подумал о том, что, быть может, у этих скромно одетых, согласно приличествующему случаю, богомольных людей дома хранятся дорогие белые одежды, куда более дорогие, чем его льняной костюм от «Труссарди».