Гайдебуров решил не психовать, не показывать вида, что осведомлен о предательстве, если и проявлять в дальнейшем истеричность, то молчаливую, пренебрежительную, вежливую... «Когда же кончится эта двоящаяся, двоякая жизнь, это двоедушие, это междуцарствие?» — думал Гайдебуров.
Он разговаривал с мелкой бизнесменшей через два стола, не подсаживаясь к ней. Впрочем, в кафе больше никого и не было, и их разговор, двух самостоятельно выпивающих людей, казался размеренным и негромким. Победно трещали поленья в камине. Клевала носом буфетчица, шел беглый снежок за окном. На бизнесменше была какая-то тесная кацавейка со стеганой подкладкой. Ее глаза красиво, с плаксивостью расширялись, она становилась приветливой и чуткой, ее начинало интересовать чужое красочное горе. Эта женщина вообще-то не любила аутистов и их околичности. Но еще больше она не любила мачо.
— Вы не любите людей, поэтому столь патологически застенчивы, — говорила она Гайдебурову.
— Неправда! — восклицал Гайдебуров. — Это люди не любят меня. Поэтому я, как вы говорите, патологически застенчив.
— Нельзя быть одному.
— А я остался один.
— Так можно сойти с ума.
— Я всегда гордился своей крепкой, скептической психикой.
— Вы много пьете.
— В меру.
— Вы любите обман и особенно, когда вас обманывают.
— А вы уже уходите?
— Я уже ухожу.
— Не уходите хоть вы.
— Дела.
Гайдебуров смотрел на бирюзовую пелену, в которую погружалась неприхотливая молоденькая буфетчица, и засыпал. Ему приснился мгновенный сон, обласканный пламенем камина. Ему приснилось, что он ел большой помидор, «бычье сердце», а рядом Вера ходила разряженной, причем в том числе в его замшевую жилетку. Он сказал цыганистой Вере: «В этой жилетке завтра же пойдем подавать заявление на развод». Вера развратно захохотала.
Гайдебурова разбудил звонящий телефон. Посвежевшая, взбодренная буфетчица смотрела на Гайдебурова с опасливым вниманием. Она обрадовалась тому, что клиент очнулся сам, без постороннего вмешательства.
Гайдебурову звонил Колька Ермолаев.
— Я решил, — сказал он Гайдебурову коротко.
— Хорошо, — сказал Гайдебуров, не понимая. — Перезвони мне завтра. Я сегодня занят.
— Я в любом случае решил. Не твоего, так своего, — подтвердил Колька.
— Хорошо, братан. Переговорим.
Гайдебуров подумал, что Колька — запасной вариант. Он, Гайдебуров, собственноручно сделает это лучше. Идти на преступление надо в одиночку, чтобы не было чересчур совестно. Совесть должна оставаться равнодушной к гибели мироеда. Совесть — это высокая, изящная, неизлечимая болезнь.
Гайдебуров представил, с каким насмешливым видом сегодняшний Верин кавалер обращал ее внимание на скабрезные названия в кафе «Пышечка». Гайдебуров знал, каким было у нее теперь выражение лица.