Думаю, что то был Михаил Дудин. За этим я, видимо, и поднимался наверх?
Хочется, конечно, сказать, что после этого и начались изменения к лучшему в нашей жизни. Но скорее наоборот — изменения уже были и я просто почувствовал их. Хотя борьба вовсе не кончилась — наоборот, только разгоралась.
* * *
В 1968 году, в разгар «чехословацкой свободы», которая чрезвычайно возбуждала и нас, в Доме писателей мы сделали литературный вечер, на котором выступали Бродский, Довлатов, Городницкий, Марамзин, Уфлянд и я. Вел этот вечер Гордин, и тоже, естественно, читал. Внизу была выставка абстракциониста Виньковецкого — первая выставка такого рода после весьма долгого перерыва. Зал был полон прекрасных, элегантных, интеллигентных людей, что, помню, поразило меня: вот какой у нас город!
На другое утро мой телефон буквально разрывался от звонков. Все ликовали. Пошла новая, замечательная жизнь, о которой раньше мы только мечтали! Вот телефон снова затренькал, и я радостно произнес:
— Алло!
Пошла долгая пауза. Похоже — что-то в моей интонации не устраивало абонента.
— Вам звонят из Комитета государственной безопасности. Необходимо с вами встретиться и поговорить.
— Конечно. Конечно! Разумеется! Встретимся, обязательно! — воскликнул я.
На том конце провода повисло молчание. Видно, они привыкли к другой реакции на свои звонки и мой ликующий тон несколько сбил их с толку.
— Вы поняли, откуда вам звонят?
— Ну конечно, конечно! Слушаю вас!
— Давайте встретимся сегодня... в четыре часа.
— У вас?
На этот раз мой энтузиазм выбил их из колеи надолго. Наконец все же послышалось:
— Нет. Не у нас. Давайте встретимся на углу Литейного и Петра Лаврова. Как я узнаю вас?
«Ну и профессионалы! — подумал я. — Даже не знают, как выглядит их клиент!»
— Давайте я буду держать цветок! — предложил я.
— Нет, — последовал мрачный отказ. — Я буду стоять с газетой.
— Отлично. С какой?
Видно, я его слегка утомил. Пошли гудки.
Опоздал я всего минут на пятнадцать — звонки, звонки! — и моего «абонента» увидел сразу. Я бы его и без газеты узнал! Хотя и не видал раньше. Но — несмотря на тщательную конспирацию они резко отличались от обычных людей. Тяжелым и, я бы сказал, — тоскливым взглядом. Мой был приземист, темноволос и сильно небрит. Видно, дома не ночевал, прорабатывая операцию. Мы поздоровались, почему-то не за руку. Далее он предложил пройти с ним «в одно место». Хорошо, что не в два. Трудно было отказать ему в столь скромном желании. Мы перешли Литейный и вошли в тихую укромную гостиницу. На втором этаже коридорная молча протянула ему ключ. Мы вошли в маленький номер и сели рядом с тумбочкой на кровати. Я энергично вынул ручку и блокнот. Почему-то это ему не понравилось.