— Ты задержалась, тетя Андаис, я боялась и ненавидела тебя большую часть своей жизни.
— Так значит между нами ненависть.
— Полагаю, что так.
— Но ты все равно хочешь, чтобы я приходила и прикидывалась кем-то другим перед твоими детьми.
— Если ты действительно хочешь быть им тетей, не только по крови, да.
— Даже не знаю, смогу ли я так притворяться.
— Тебе решать, тетя.
Она похлопала Эймона по руке.
— Я понимаю, что ты пытаешься сейчас до меня донести. Я всегда была для тебя тетей лишь по крови, Мередит.
— Соглашусь, тетя Андаис.
— Но ты дашь мне шанс стать чем-то большим твоим детям.
— Если будешь себя хорошо вести, да.
— Почему?
— Если откровенно, ты настолько могущественна, что я предпочту не переходить от взаимной ненависти к попыткам убить друг друга.
Она рассмеялась, да так резко, что это было больше похоже на хохот.
— Что же, это откровенно.
— Хотя есть одна причина, по которой я хочу это сделать, тетя Андаис.
— И что же это за причина, племянница?
— Отец рассказывал мне о том, как вы играли вместе, когда были детьми.
— В самом деле?
— В самом деле. Он рассказывал о вас с ним, маленьких девчонке и мальчишке, и его лицо становилось таким спокойным, эти воспоминания так радовали его, и в надежде, что сестра моего отца все еще есть где-то внутри тебя, я дам тебе шанс показать внукам Эссуса то, что заставляло его улыбаться.
Ее глаза снова заблестели, но вовсе не от магии, в ее трехцветных глазах сверкали слезы. Она так тяжело сглотнула, что я это слышала, и сказала:
— Ничто из сказанного тобой, Мередит, не задело бы меня сильнее этого.
— Я не хотела ранить тебя.
— Знаю, что не хотела, но эти слова такой жестокий удар, племянница, дочь моего брата, потому что ты напомнила мне о нем. Ему следовало убить меня и захватить трон, как настаивал Баринтус, столько боли тогда можно было бы избежать.
— Ты была его сестрой, и он любил тебя.
По ее лицу заскользили слезы.
— Я знаю, Мередит, и мне всегда будет не хватать его.
Когда она заплакала безудержней, Андаис закрыла зеркало взмахом руки.
— Что ж, это было неожиданно, — признал Рис.
— Мерри заставила ее расплакаться, — сказала Катбодуа и, подойдя, опустилась передо мной на колени, ее мантия из вороньих перьев струилась вокруг нее блестящим черным потоком. Мантия двигалась при каждом ее движении, словно была не тем, чем казалась, больше похожая на что-то жидкое, с другой стороны, когда-то эта мантия позволяла ей перекидываться, так что все может быть.
Я почувствовала, как отодвинулся Гален, сидящий у моих ног. Ему не всегда нравилась Катбодуа. Я ощутила, как и Китто выгнулся под моими подошвами, если бы он не изображал предмет мебели, то отшатнулся бы. Он боялся Катбодуа, хотя она не сделала ничего, чтобы напугать его, для него это, похоже, было просто привычкой. Видимо, у Галена такая же причина для неприязни к ней.