Я смотрю в окно и обнимаю свою рыдающую мать так крепко, как только могу, наконец она приподнимается, и мой брат помогает ей встать. Золотой цвет неба успел смениться невероятно глубокой синевой. Луны нет. Я кладу голову на неподвижную грудь отца и прислушиваюсь, отчаянно пытаясь услышать, как бьется его сердце. Но оно не бьется.
Ночью, через пару дней после того, как умирает отец, я дописываю последний абзац своего второго романа «Там, где женщины – короли» (Where Women Are Kings). Я работаю по контракту, редактирую черновик книги, и я парализована горем, уходом за отцом и заботой о маме. Мои продлившиеся двенадцать лет отношения с мужчиной, который стал отцом моих детей, безвозвратно разрушены. Я не могу представить себе более темного неба. Но я хочу выразить на бумаге то, что мне нужно сказать. То, что должно быть сказано. Я не знаю, как работают другие романисты, но мне не удается провести грань между собой и своими текстами или персонажами. Я, как мальчик Эллиот в фильме «Инопланетянин», чувствую все, что чувствует мой главный герой. Мои персонажи становятся для меня такими реальными, что я вижу их во сне, разговариваю с ними, они даже спорят со мной. Сегодня все наоборот. Мой главный герой должен почувствовать то, что чувствую я. Спорить я буду позднее – с редакторами, о том, что нужно изменить концовку и что никто не станет покупать книгу, если главный герой в конце умирает. Но мой редактор понимает, как сильно мне это необходимо. В основе моего первого романа, «Крохотные нектарницы вдали» (Tiny Sunbirds Far Away), лежит тема выживания, это книга о том, что некоторые семьи способны пережить что угодно. Но мой второй роман похож на полночь. Такой же синевато-черный, пугающий и безлунный. Некоторые семьи выжить попросту не могут.
Я возвращаюсь к работе всего через несколько дней. Я ничего не чувствую. Лишь холод. «Если я не вернусь сейчас, то, возможно, никогда не смогу этого сделать», – объясняю я своему начальнику, который беспокоится, что прошло слишком мало времени. В этот же день с самым первым вызовом я отправляюсь в отделение онкологии. Здесь тише, чем в других уголках больницы. Здешние медсестры передвигаются медленно, осторожно, говорят вполголоса. Посетителей тут больше – стайки родственников с опухшими глазами жмутся друг к другу у дверей палат, не успев снять халаты. Из коридора с каждой стороны ведут двери в десяток палат, следом – небольшой сестринский пост, где медики, специализирующиеся в разных областях, листают невероятно огромные стопки записей о пациентах. Бригада анестезиологов, медсестры по контролю за инфекциями, по поддержанию жизнеспособности тканей, команда физиотерапевтов, специалисты по работе с людьми, потерявшими близких, гематологи, онкологи, радиологи… По палатам ходит больничный священник, предлагая помолиться атеистам, агностикам, мусульманам, христианам, людям, прожившим хорошую жизнь или плохую – не имеет значения.