И все же оправданий плохому сестринскому уходу быть не может. Никаких. Я всегда испытываю ужас при виде плохой медсестры. И я благодарна судьбе за то, что за всю мою карьеру мне лишь несколько раз довелось с ними встретиться, а абсолютное большинство медсестер при любых обстоятельствах проявляют доброту, сострадание и заботу. Добро, к счастью, заразительно. При этом я уйму раз видела хороших медсестер, у которых выдался плохой день. И вот тут уже следует взглянуть на гораздо более широкий политический контекст. В отделении по уходу за пожилыми людьми может быть тридцать коек и всего две квалифицированных медсестры.
Позднее одна из работающих в отделении медсестер говорит мне, что на этой неделе персонала у них настолько мало, что медсестрам часто приходится работать целый день без передышки. Моя знакомая медсестра, которая здесь работает, носит в кармане таблетки глюкозы, на случай если сахар в ее крови упадет до опасного уровня: она уже несколько раз падала в обморок на рабочем месте в те дни, когда не было времени ни пообедать, ни поужинать. У другой то и дело начинается цистит, и, как ей объяснили, причина заключается в том, что она слишком часто терпела, когда ей сильно хотелось в туалет. Временами у сестер в буквальном смысле нет ни минутки, чтобы сходить в уборную: бывают дни, когда они намеренно не пьют воду, потому что знают, что у них не будет времени отлучиться.
Конечно же мир меняется: помимо ужасающей нехватки персонала, в нашем обществе есть более глубинные проблемы. Мы – отстранившиеся друг от друга сепаратисты, и наши социальные ценности постепенно меняются. Мы превозносим молодость. У нас люди в возрасте не считаются мудрыми и важными членами общества, как, скажем, в Западной Африке и других частях света. У нас к пенсионерам относятся как к обузе. Мы страшимся старости. И не зря. Несмотря на то что пожилые люди приносят экономике 61 миллиард фунтов, по данным благотворительной организации Age UK, на данный момент почти 900 000 престарелых граждан Великобритании, нуждающихся в социальной защите, ее не получают.
Мне кажется, будто во мне уже совсем не осталось доброты. Я выдохлась. Я разошлась с отцом своих детей, нам пришлось продать дом, и мне едва удается сводить концы с концами, денег хватает, лишь чтобы покрыть квартплату. Я очень много работаю – ухаживаю за больными, пишу и преподаю, но даже этого недостаточно. В отличие от немалого числа медсестер я пока не беру кредит до зарплаты и не хожу в продуктовые банки, хотя я уже опасно близка к этому. Однажды я вижу, как моя дочь заклеивает туфли скотчем. Она вздрагивает, увидев меня, и пытается спрятать туфлю за спиной. Ее школьная обувь протерлась до дыр. Дочь обнимает меня за плечи. «Ничего страшного, мам, – говорит она, – теперь, когда идет дождь, внутрь больше не попадает вода». Ей десять лет.