– Пойдем, Кристи, – говорит она. – Твоя смена еще не закончилась. Ты все еще в моей основной бригаде, а пациенту на шестой койке нужна твоя помощь.
Мои коллеги кричат из ванной, что им нужна помощь. Я бегу к ним, представляя себе, что у кого-то из детей случился припадок или остановка сердца, но, когда я прибегаю, все смеются. Они бросают меня в ванну, наполненную грибным супом. Какая мерзость. От одного запаха меня тошнит и возникают рвотные позывы, а кожа тут же начинает впитывать липкую жидкость. Я пытаюсь вылезти, но снова падаю. Откуда мои коллеги взяли столько супа, чтобы наполнить целую ванну, я так никогда и не узнаю. Он у меня в носу, в волосах, во рту – холодный грибной суп. На несколько секунд – тишина, шок, холодная липкая жидкость. Потом громкий хохот.
У входа в ванную комнату собралась целая толпа, люди заглядывают в дверной проем. Я никогда не слышала более прекрасного звука, чем смех детей, собравшихся у дверей – кто в инвалидных креслах, кто с капельницами, выглядывающих из-за спин друг друга, стараясь получше меня разглядеть. Тиа стоит в первом ряду. Она показывает прямо на меня и хохочет, держась за животик, а ее смех эхом отражается от стен ванной. Она все смеется, смеется, смеется. Ложится и начинает кататься по полу от смеха. Из-за этого начинают смеяться все остальные.
Из врачебного кабинета выходят врачи и встают позади детей. С кухни приходит Бола. Медсестры выходят из соседней палаты. Они мельком бросают взгляд на меня, перемазанную супом, но все внимание приковано к Тиа. Я осознаю, что тоже смеюсь. Смеюсь настоящим смехом, идущим из живота, – пожалуй, впервые с того момента, как Кэллам покончил с собой. Отношения медсестры и пациента – это двусторонний процесс, и смех Тиа настолько заразителен, что он пробивает мою искусственно возведенную стену эмоциональной неуязвимости. От ее смеха мне делается лучше. Мы обе умеем плакать, мы обе умеем смеяться. Ее мама стоит над ней, улыбается мне, чуть приоткрывая и сжимая ладонь, словно стараясь поймать этот звук и навсегда оставить его у себя. Я делаю то же самое.
– Запомни, запомни, запомни, – твержу я себе. Сестринское дело требует неуязвимости к страданиям, но уход за детьми также требует умения вести себя несерьезно. Не сопротивляться, когда тебя швыряют в ванну с супом. Заставлять ребенка смеяться. Быть медсестрой – значит понимать, что, когда у ребенка в мозге большое белое облако опухоли, его матери нужно что-то значимое, за что можно ухватиться.