– Моя знать, – сказал цверг с важностью чичероне. – Водососы тэто, они… как тэто… разводить водоросли в себе, много-много. Они их… – Тука изобразил всасывание губами.
– Отцеживают? – подсказал Эдик.
– Так, – кивнул цверг. – Цедить и есть.
Над одними «вазами» клубился редкий пар, у других через край бежала вода. Она растекалась по площади и сливалась в трещины. На этом горизонте моховища светились настолько мощно, что хоть газету читай.
Пушистые бугры, выраставшие в этой сырости, прямо на дороге, показались мне чем-то вроде лишайников, наросты которых я видел на добычном участке, но это оказались не растения – мохнатые вздутия, отливавшие желтым и оранжевым, медленно отползали, трясясь и покачиваясь, как верблюжьи горбы.
– Упырь! Упырь!
Между «вазонов» в самом деле мелькнула сутулая фигура. Оглядываясь на машину, тараща свои жуткие бельма, упырь подскакал к ближайшему «бугру», схватил его передними лапами, оторвал от пола – потянулись, истончаясь и лопаясь, нити – и дунул прочь стоя, удерживая свою добычу.
За окном шла обычная жизнь, и я стал лучше понимать цвергов, покинувших сии негостеприимные места – под открытым небом житье куда привольней.
– Город, – негромко сказал Кузьмич, и я прильнул к окну. В сумрачном свете виднелись круглые здания-башни, как давешние пилоны, подпиравшие верхний горизонт. Дома выстраивались строгими рядами, занимая все видимое пространство. Проемы дверей я видел, а вот окон не заметил.
– Каково это – прожить здесь всю жизнь? – покачал головой Эдик. – Понимаю, что тогда мангианам ничего здесь не угрожало, но все равно… Всю жизнь в вечных сумерках, как в дантовом Лимбе! И точно знать, что и дети твои, и внуки обречены влачить существование в этом убежище… У-ужас!
– Погляди во-он на тот дом, – посоветовал я ему.
– На какой?
– Где фреска. Или это мозаика? Не важно. Видишь?
– Ух ты…
Вахтовка даже притормозила, будто водитель чувствовал наше желание рассмотреть картину. Неизвестный художник всю стену дома покрыл натеками чего-то твердого на вид, что издали воспринималось, как мазки. Изображение было ярким и каким-то жизнерадостным, что ли.
Мангиане здорово походили на людей, только были потоньше в кости, повыше, поизящней. Голубоватая кожа хорошо сочеталась с белыми или пепельными волосами, уложенными в причудливые прически. Мангианки, не обремененные одеждами, стояли по колено в цветах. С маленькой грудью, с длинными, стройными шеями, гибкие, они воздевали руки к ласковому оранжевому солнцу, сиявшему с синего неба. Маленькие голыши тоже тянулись к свету ручонками, а мужчины в легких накидках стояли в сторонке, в тени деревьев с плоскими кронами, спокойно и гордо улыбаясь.