— Я рад, что вы пришли, — сказал Борис Иванович. — Магнитофон, Владимир Трофимович, работает прекрасно. Вот что значит дело мастера боится. Спасибо!
Он повернул выключатель, диск с лентой закрутился, зазвучал голос Ивана Козловского: «Я помню чудное мгновенье…»
Прослушали одну пленку, другую… Романсы, песни, фокстроты, танго… Ника дивилась: ничего божественного, ничего религиозного…
— Какой дар у Пушкина был! — восклицал поп, блестя черными глазами. — Если бы я был поэтом, то и в наше время о женщине написал бы только так. И Глинка музыку подобающую сочинил… Да-а, музыка — величайшее из чудес, созданных гением человека.
— А искусственные спутники Земли? — вырвалось у Ники помимо воли.
— Все технические достижения тоже гениальны. Но музыка больше всего покоряет человеческую душу.
— Согласен, — сказал Владимир. — Музыка — самое эмоциональное искусство.
— Совершенно верно. — Борис Иванович обрадовался поддержке и пустился в рассуждения о значении музыки в воспитании. Но Ника опять не удержалась и задала ему вопрос: не вкладывает ли он в свои толкования религиозные взгляды.
— Вопрос о религии, дорогая Клавдия, очень сложный. Иные думают, что религия — это вера в бесплотное существо, в бога. Я под религией разумею ответ на основной и самый важный для человека вопрос: в чем смысл жизни, которую должен прожить человек.
— В чем же, по-вашему? — спросил Владимир. — Ведь каждый по-своему понимает и ищет смысл жизни.
— А надо найти общий для всех смысл, удовлетворяющий всех смысл, тогда жизнь станет радостной и счастливой.
— Церковь нашла этот общий смысл? — спросил Владимир.
— Она ищет. Церковь объединяет обыкновенных людей, она призывает к поискам смысла жизни. К сожалению, нам, служителям религиозного культа, приходится иметь дело с отсталой частью населения, которая символ божеского представляет в плотском образе. Это — примитивно.
— Американские президенты в каждой речи уповают на бога, — заметил Владимир. — Неужели Трумен, Эйзенхауэр — эти люди, знающие, что такое атомная энергия, — верят в бога?
— Вероятно… я так думаю, — отвечал отец Борис. — Они подразумевают под богом нравственные начала, а не того бога с бородой, какого рисуют у православных на иконах.
Отец Борис взял папиросу, постучал мундштуком по столу, сдул табачные крошки, закурил. Все это время он смотрел в одну точку, сосредоточенно думал. Затянулся, ловко выпустил колечки дыма, проводил их глазами до самого потолка, погладил блестящую, как шелк, чистенькую бородку.
— Сложный это вопрос. — Он вдруг повернулся к Владимиру: — И простой и вместе с тем сложный. Есть в мире непознаваемое.