Матка лежала обессилевшая, чуть слышно похрюкивала, а поросята уткнулись в брюхо пятачками, сосали с причмокиваньем, и голые, не покрытые еще щетиной их тельца вздрагивали.
— Счастливая мамаша. — Анна Семеновна улыбнулась.
— Ой, устала я, — выдохнула Даша, довольная удачным и богатым опоросом Зойки. — Ты погляди тут, чтобы она не передавила их, а я чаю попью.
— Хорошо, — ответила Ника, вспомнив про свой невыпитый чай. — Иди отдохни.
— Отдыхать-то некогда. Вон Манька скоро рассыплется.
Оставшись в родилке одна, Ника подходила к маткам, проверяла, не подмяли ли они под себя потомство, проверила окошки и двери, не дует ли.
В опоросе для Ники не было ничего нового. Но сейчас этот акт рождения жизни показался ей чем-то возвышенным, полным тайного и великого смысла. Еще ее поразила Даша. Оказывается, она может быть не только насмешливой, но и доброй, способной на хорошее.
Через полчаса Даша пришла, снова готовая к работе, приветливо сказала Нике:
— Анна Семеновна зовет чай пить. Иди подкрепись. А то как сразу две начнут опорожняться — только поспевай.
Домой Ника ходила не каждый день, не раз заночевывала в дежурке на ферме. Да когда и приходила домой, так после полуночи, а то и перед рассветом. Спала крепко, почти без сновидений. Родителей видела мало, и были они какие-то особенные, как в пору ее детства. Отец смотрел весело, подмигивал и говорил:
— Жизнь-то как закручивается! А? Держи хвост трубой — не пропадешь.
— О чем ты, папа?
— Вообще.
Иногда он тоже приходил домой поздней ночью, усталый и молчаливый, ужинал, спал часа четыре и снова уходил, не промолвив ни слова дочери.
У матери находились новости: Ленка-то не вернется, сама мать ее сказывала, справку на паспорт дали и родит скоро; у Савиных мальчонка трехлетний медную пуговицу проглотил, и в медпункте касторкой поили, выгнали; у попа на крыше Владимир Жбанов лазает, чего-то делает, кто говорит, чтобы молнию отводило в землю, кто про радио толкует, а толком никому ничего не известно.
Две недели проработала на свиноферме Ника. Когда Венков при случайной встрече сказал, что заведующая свинарником хвалит ее, она даже смутилась. Прежде, когда ее ругали, самолюбие страдало и хотелось похвалы, а теперь было приятно и в то же время почему-то неловко. Было у нее желание выделиться изо всех, стать приметной, а когда о ней заговорили с похвалой, почувствовала на душе что-то такое особенное, поняла, что добрую славу нелегко носить.
Она смутилась еще больше, когда узнала, что ее включили в совет клуба, и, когда Перепелкин собрал первое заседание совета, она старалась быть незаметной.