— Ну вот, — с глухим стоном вырвалось у матери из груди. — Начинается.
— Чего начинается, мама? — Владимир обнял ее за плечи, ласково погладил по голове. — Ничего, мать, ничего, — спокойно говорил он, а сам все думал: зачем же приглашают его руководители колхоза?
Об этом он думал и по дороге в правление.
Венков и Перепелкин уже поджидали его.
Поздоровались. Помолчали. Закурили.
— Что же вы, Владимир Трофимович? — обратился к Жбанову Перепелкин. — Что же получается? У попа в доме телевизор, а в колхозном клубе нет.
— Это значит, что поп расторопнее вас, — с усмешкой ответил Владимир.
— Мы не думали, что в Усовке можно это наладить, — продолжал Перепелкин по-прежнему серьезным тоном, не приняв шутливого ответа Жбанова. — Нам говорили, что радиус действия ретрансляционной станции около ста километров, а до нас полтораста.
— Верно, — подтвердил Владимир. — Но специальные устройства, особая антенна… Можно наладить прием и за двести километров.
— Так сделайте для клуба! А? — Венков, подавшись всем корпусом, приблизил лицо к Жбанову, заговорил мягко, словно о чем-то очень заманчивом. — Дадим вам командировку в город, купите телевизор и все необходимое.
— Сделать можно. Какой вы хотели бы телевизор, Николай Семенович?
— Самый хороший.
— Что ж, можно сделать.
— Работу оплатим.
— За эту работу деньги не возьму. Для интереса, для души сделаю. Чтобы прием был лучше, чем у попа.
— Как-то неловко, — начал Перепелкин, но Владимир не дал ему договорить:
— Колхоз моему отцу дом в кредит построил. За это спасибо. Ну и я считаю долгом отблагодарить колхоз.
— Хорошо! — Венков откинулся на спинку стула, положил широкую ладонь на папку с бумагами, прихлопнул раз-другой. — Прикиньте, что надо купить, сколько примерно будет стоить, а завтра получите деньги, удостоверение. Я позвоню начальнику станции, попрошу оставить билет в купированный вагон.
— Есть! — по-военному ответил Владимир.
Ветер усиливался с каждой минутой. Сухой, колючий снег больно сек по лицу, и Алексей нагибался, отворачивался от прямых потоков холодного воздуха. По сугробам мело со свистом и завыванием, качало кусты тальников, гнуло осокори. Ноги проваливались в глубоком, еще не слежавшемся снегу, мешок тянул назад, лямки давили на плечи, тяжелая обледенелая пешня выскальзывала из плотных, негнущихся рукавиц.
Лавруха шел впереди. Он знал дорогу к пустующему домику бакенщика. В трех шагах маленькая фигура его расплывалась, как в тумане. Он тоже нес заплечный мешок, пешню и топор за опояской…
Рано утром вышли они на рыбную ловлю километров за пять от дома, на любимое место Лаврухи, где он каждую зиму ловил окуней и судаков. Все шло, как обещал Лавруха. Выдолбили во льду лунки, наловили окуней и отправились на ночлег в домик бакенщика, что на полпути к Усовке, намереваясь на другой день еще порыбачить. Так и дома предупредили…