Сын Агафьи с искаженным злобой лицом срывал с гвоздей иконы и бил об пол. Старуха кричала во все горло, подросток топтал обломки святых ликов и выкрикивал:
— Вот! Вот! Вот!..
Скоро пол-избы набилось зевак. Никто не вмешивался в семейное дело, только Даша проговорила с необычной для нее серьезностью:
— Довели сироту…
* * *
В тот же вечер случилось еще одно событие, о котором не знали жители Усовки.
Священник, вернувшись с поминок с дьяконом, жившим по соседству, застал жену в слезах.
— Фаня, что с тобой? — испуганным голосом спросил Борис Иванович.
Попадья молча утирала слезы и даже не взглянула на мужа.
— А я позвал Валентина Порфирьевича на чашку чая.
— Нет уж, в другой раз, — густым басом произнес дьякон. — Раз Фаина Касьяновна в таком настроении… успокой ее, Борис Иванович.
Дьякон ушел, тяжело топая сапогами, а Борис Иванович скинул пальто и неслышной походкой подкатился к жене, наклонился над ней, поцеловал в голову. От него пахло водкой, и Фаина Касьяновна отвернулась.
— Что случилось? Почему ты плачешь?.. Ты молчишь… Странная ты последнее время. Ну, открой мне свою душу, и я облегчу ее.
Фаина Касьяновна отняла от глаз смятый в комок платок, покачала головой.
— Нет, не облегчишь. Нет!
— Почему же?
— Потому что стыд перед людьми сильнее твоих утешений.
— Это из-за Агафьи?
— Да. И не только из-за нее.
— Но я же не виноват. Дело добровольное.
— А ты подстрекал на это добровольное крещение, и вот — смерть.
— Смерть всегда найдет причину, — с философским спокойствием ответил Борис Иванович и после короткого молчания рассуждал: — Люди гибнут от болезней, от автомобильных и авиационных катастроф, от войн… от всяких несчастных случаев. Есть в этом своя логика: если бы не было болезней и несчастных случаев, то людям не хватило бы места на Земле.
— Значит, рок?
— Не рок, а логика в природе… Жизнь сама регулирует народонаселение.
— Эти рассуждения тебе удобны, за них можно прятаться. Неужели твоя совесть не страдает?
— Агафью мне жалко, — поспешил ответить Борис Иванович. — Но я не мог предвидеть.
— А я говорила тебе, предупреждала. Не послушался, доказывал свое: мол, душевный подъем сильнее простуды, как, мол, на войне не болеют.
— Не послушался, каюсь.
— Мне очень тяжело… Когда я выходила за тебя, мне казалось забавным, что ты священник, думала, это ненадолго, пройдет твое увлечение. А ты все больше влезаешь в службу церкви… Неужели так все и будет у нас, как сейчас, до самой смерти?.. Вот о чем я думала… Дети ведь у нас.
— Хм, — задумчиво хмыкнул Борис Иванович. — Не думал я, что ты так серьезно обо всем… об этом самом… обо мне, о нас с тобой…