— Ты мог бы все еще переиграть… перекроить свою жизнь.
— Значит, осуждаешь меня?
— Осуждаю.
— Вот не ожидал, не подозревал даже.
— Терпела, молчала, а после смерти Агафьи не могу. На тебе лежит вина, а стало быть, и на мне.
— Да, да, — твердил Борис Иванович и долбил одной рукой себя по колену, а другой ворошил волосы на голове.
В соседней комнате, за закрытой дверью, возились, играли сыновья, весело вскрикивая от удовольствия.
В те дни, когда Ника работала на свиноферме, отец подобрел к ней.
— Так и надо, дочка, — говорил он ласково, покручивая пушистые рыжие усы. — Я вот самоучка, а все же не в последних хожу: трактор любой раскидай, а я его соберу безо всякого руководства, по памяти. А! — И он многозначительно вскинул брови. — Тебе девятнадцать, а ты десятилетнее образование имеешь. Это надо ценить.
— Я ценю.
— Мне вот по теперешнему времени образования не хватает. А с твоей десятилеткой я бы… ох как зашагал!..
— А мне моей десятилетки мало. Да и не в ней дело. Мне чего-то не хватает, а чего — и сама не знаю.
Отец не понял ее и отмолчался.
Чего ей не хватает, она почуяла через несколько дней, когда зашла к Жбановым. Зашла без всякой цели, просто так, от скуки.
В комнате Владимира все напоминало о постоянной работе: осыпанные металлическими опилками слесарные тиски, стол, заменивший верстак, заваленный инструментами, радиодеталями, частями от мотоцикла. (Ника удивлялась, как он находит нужную вещь.) Все, казалось, дышало трудом, даже воздух был пропитан запахом масла и железа. Когда бы Ника ни пришла к Жбановым, почти всегда Владимир что-то делал за своим столом.
Всякий раз, когда она заходила, Владимир оставлял работу и начинал весело болтать о пустяках, забавлял девушку. Сейчас он кивнул ей на стул и продолжал ширкать по железке, зажатой в тисках. Он что-то нервничал.
— Ты не в духе? — спросила она.
— Да вот мучаюсь с одной штуковиной для телевизионной антенны. Третий раз заново делаю.
— Скоро будем смотреть телевизор?
— Может быть, через неделю. Стойку в мастерской из труб сварят, потом я соберу антенну, поставим на крыше клуба, потом настрою ее. Дел хватит.
— А мотоцикл скоро будет?
— К весне.
Обтерев металлическую деталь тряпкой, Владимир померил ее штангенциркулем, положил на полку.
— Ты все время занят. Тебе, наверно, не бывает скучно. А?
— Работать я люблю. Но скука мне знакома.
— А я-то думала, что ты счастливый.
— У меня есть счастье в одном: я знаю свои склонности и по возможности их удовлетворяю. Это уже кое-что значит.
— У меня склонность к медицине.
Владимир с недоверчивой улыбкой пристально посмотрел на нее.