В конце недели, после работы, плотники распивали одну-две поллитровки самогона. Пили из одного стакана, по очереди, закусывали раздавленной о бревно луковицей, обмакнутой в соль. Потом закуривали и расходились по домам обедать. Алексей не пил, и плотники не настаивали: водка — дело добровольное.
Вечерами иногда ходил Алексей в клуб посмотреть кино, потанцевать, сменить книгу в библиотеке. Слушал разговоры молодежи, порой — перебранку, чаще всего из-за пустяков, играл в шахматы. Молодежи хотелось чего-то необыкновенного, хотелось чем-то удивить всех. На комсомольских собраниях обсуждали «итоги» всевозможных совещаний от районного до всесоюзного, писали длинные резолюции. Но все это никого не удивляло.
По субботам, напарившись в жарких банях, наевшись обжигающих щей из квашеной капусты, приходили в клуб и немолодые колхозники с женами. Это были здоровые, крепкие люди, с красными от студеного ветра лицами, пропитанные запахом бензина и машинного масла. Всю неделю они бороздили на тракторах снегопахами поля, ковали, обтачивали и шлифовали металл в мастерских, кормили и чистили скот, стучали топорами по мерзлой древесине. Когда после кино раздвигались к стенам стулья и скамейки и радиола разливала звуки вальса, они стояли в сторонке. Мужчины молча курили, а их жены обсуждали девушек, их стать, поведение, одежду. Но вот кто-нибудь выкрикивал: «А ну, давай нашу!» Тогда появлялся гармонист и, важно усевшись на табурете, на виду у всех, начинал выводить «Барыню» или «Сербиянку». Какой-нибудь тракторист рывком скидывал с себя полушубок, плотнее насаживал на висок шапку и выходил на круг. Ускорялся темп музыки, и плясун уже не ходил, а скользя бегал по кругу, размахивал руками, выбивал каблуками дробь. Подталкиваемая десятком рук, выплывала на круг разбитная молодушка, остро взвизгивала и бешено кружилась, вздымая юбку выше колен. Словно подстегнутые, срывались с места новые пары, тесный круг раздавался шире, и пляс становился всеобщим. Плясали лихо, с грудными выкриками, с хлопаньем ладошами по голенищам, с подскоками и присядкой. И чем быстрее играл гармонист, тем яростнее делались танцоры, стараясь поспевать за темпом.
Лица пляшущих были серьезны, сосредоточены, как при исполнении важного дела. У кого не хватало больше сил, тот выбегал из круга, валился на стул, тяжело дышал, утирая пот. На такого смотрели снисходительно, как на побежденного. Вихревой пляс вдруг обрывался, и семейные расходились домой. В клубе оставалась молодежь. Кое-где вырывались сквозь разрисованные морозом окошки изб подогретые самогоном модные песни: «Ивушка зеленая», «Рябинушка», «Под окном черемуха колышется».