Так отдыхали и веселились люди, знающие тяжесть и радость труда, а отоспавшись в воскресенье, принимались на целую неделю за свое нелегкое дело.
Однажды в воскресенье Алексей возвращался с охоты и встретил Нику. Пошли рядом, она по дороге, он сбоку на лыжах.
— И не жалко стрелять? — спросила она, показывая глазами на зайца, болтавшегося у пояса.
— Бывает и жалко. Иной раз мог бы застрелить, а не стреляю. Ну, а этого не пожалел, взял. Почему ты вчера ушла из клуба так рано?
— Скучно стало, вот и ушла.
— А я подумал, не заболела ли: ты была хмурая.
— Построили клуб, а вешальщиц нет. Танцуем в шубах, в валенках, парни в шапках, под ногами шелуха от подсолнушков хрустит… Аж с души воротит… Пошла к отцу Борису. Хорошая передача по телевизору была.
— Попадья еще не гонит гостей?
— Наоборот, она очень приветлива… интеллигентный человек. Да и Борис Иванович… Он только в церкви поп, а так обыкновенный человек. Я сама безбожница, а про него ничего плохого сказать не могу.
— Скоро в клубе телевизор будет.
— Тогда и к попу ходить перестану.
— Готовишься к экзаменам?
— Начала было да опять забросила.
— Почему?
— Не могу через силу, а легко не идет. А ты все топором работаешь.
— Топор — великое изобретение, он еще долго послужит человеку.
Ника подумала, что Алексей начнет рассказывать о том, что можно сделать топором, о церквах, построенных при помощи одного только топора (один раз он уже рассказывал об этом), и с нескрываемой усмешкой смотрела на красное от стужи лицо Алексея, отметила про себя, что у него глаза не сплошь карие, а какие-то крапчатые — коричнево-серые.
— Тебе Славка ничего не говорил? — спросил Алексей.
— Нет.
— Из райкома комсомола есть указание, чтобы комсомольцы, молодежь учились на механизаторов. Понимаешь, машины будут, а работать на них некому. У нас создаются кружки, а отец говорит, что с будущей осени в школе будут готовить механизаторов. Выпускники получат не только аттестат зрелости, а еще права тракториста, шофера… Я буду в уборку на автомашине работать, сдаю на третий класс.
— А я при чем? — Пухлые губы девушки выпятились, в лице еще больше обозначились не по-женски крупные черты.
— Выучись на штурвальную. Знаешь, как весело поработаем.
— Не знаю, надо подумать.
— Нет, ты, по-моему, не сможешь работать на машине.
— Это почему не смогу? Почему?
Все лицо ее вспыхнуло, зеленоватые глаза побелели от обиды.
Спустя несколько дней он столкнулся с ней, когда она выходила из церкви.
— Ты в церкви была?
Она едва подняла на него глаза и грубо ответила:
— Была. Сам видел. Беги в комсомол, доноси!