Владимир Жбанов поглядел на Прошку с покровительственной улыбкой.
— Я не пью.
— А ты и не пей, я выпью.
— Дом не мой, отца. Думаю, что он угостит…
И пошел.
— Э-эх! — выдавил из груди Прошка. — В кожаном пальте, в шапке, а людям чужой… Гордость заела.
— Не торопись судить человека, — заметил бригадир, старик Лавруха. — Не бывает людей совсем плохих либо совсем хороших. Каждый в себе носит и то и другое. У каждого человека два бока: одним боком к людям повернулся — кажется хорошим, другим повернулся — плохой. Ты Жбанова не знаешь.
— Жадный! На обмывку печи пожалел, — сердито ответил Прошка.
— А может, это хорошо, что отказал тебе в выпивке.
— Чего ж хорошего-то?
— А возьми себе в голову вот что. Ну, дал бы он тебе на водку, выпил бы ты, пришел домой пьяный — жене неприятность.
— Все равно недобрый он.
— Суди о человеке не по тому, добрый он или злой, а справедливый ли…
— Ну, я ему устрою печку! Будет помнить.
— Да ну тебя! Совесть свою побереги! — Лавруха сплюнул и отвернулся от Прошки.
Наступило тяжелое молчание.
— И куда хорошая жизнь девалась! — Прошка сердито смял окурок, бросил в мусор.
— Привыкай, брат, жить без калыма, на трудовые, — заметил Лавруха.
— И так привыкаю.
Прошку мутило с похмелья, и он злился на весь мир. Вспомнилось, как еще совсем недавно спаялись они, строительные мастера, в артель. Прошку молчаливо признали главным. С весны до осени работали они по всей округе. То амбар в совхозе построят, то коровник в колхозе, то школу отремонтируют. А уж про дома жителей и говорить нечего: все на поклон к ним шли, хотя и звали за глаза шабашниками, вкладывая в это слово оскорбительный смысл. Шабашники работали быстро, денег брали сколько хотели, делили поровну. Каждая работа заканчивалась «обмывкой» за счет заказчиков. Все привыкли к шабашникам, к их привольной, «свободной» жизни: «хочу работаю, хочу гуляю».
И вот этой жизни пришел конец. Все случилось неожиданно. Новый председатель колхоза Николай Семенович Венков в первые же дни, узнав, что колхоз заключил с артелью шабашников трудовой договор на строительные работы, распорядился расторгнуть его и стал создавать бригаду строителей.
Шабашники возмутились, пришли к Венкову с криком.
— Это незаконно! Рвать договор! Будем жаловаться в Москву.
Больше всех кричал Прошка, хвалился тем, что в войне с фашистами потерял ногу. Его злило, что Венков вел себя спокойно, молчал и как будто не слушал. А Прошке хотелось, чтобы председатель «взорвался», вот тогда-то пошел бы разговор «на всю катушку», с крепкой руганью. Хотелось испугать председателя, чтобы он стал мягче.