Рассуждения мужа не успокоили Тамару Николаевну, и как-то, улучив момент, она спросила сына, придавая голосу игривую веселость:
— Слушай, Алеша. Говорят, у тебя роман с этой… поварихой?
Алексей долго молчал, хмурясь, потом спросил:
— Ты это про Лизу?
— Ну да, про нее. Что у тебя с ней?
— Я даже не знаю, как отвечать на такой вопрос, мама. И к чему ты затеяла этот разговор?
— Я мать и по праву матери интересуюсь всем, что касается моего сына.
— А я по праву человеческого достоинства имею право не отвечать на такие вопросы.
— Конечно, теперь мать тебе не нужна, тебе дороже матери какая-то повариха. — Глаза у Тамары Николаевны сразу взмокли, углы губ опустились, и сразу она постарела.
— Как не стыдно, мама! Ты все подковыриваешь девушку тем, что она повариха. Ты сама крестьянская дочь, сама из деревни, разве это унижает тебя.
— Я к тому говорю, что не может быть у тебя ничего общего с девушкой, которая не поднялась выше половника и кастрюль.
— У нее среднее образование, она умная и хорошая. А половник и кастрюля — это кусок хлеба для нее и для семьи.
— Я понимаю все это, но тем не менее странно, что ты не нашел более подходящую…
— А тебе не все равно?
Не нашлось силы у Тамары Николаевны прямо сказать, что ей не все равно, кого полюбит сын, потому что она не хотела бы иметь снохой кашеварку. Побоялась сказать это, потому что видела, как накапливается в сыне взрыв.
— Да я ведь так, — снисходительно промолвила она. — Ты не обижайся на мать.
А спустя несколько дней Тамара Николаевна послала заявление об увольнении с работы, съездила в город и, вернувшись в Усовку, твердила сама себе: «Я должна разрушить этот роман».
Всякий раз, как оставалась вдвоем с мужем, у нее только и разговоров было об Алексее и Лизе.
— Окрутит она его. Теперь, знаешь, какие девушки пошли… ни скромности, ни чести девичьей, одна безнравственность.
— Ну как ты можешь всех вот так скопом обвинять в безнравственности! — возмущался Николай Семенович. — Что ты знаешь о Лизе?
Тамара Николаевна умолкала, горестно считала, что муж не понимает ее и не разделяет переживаний.
Однажды, когда она снова завела разговор на «больную» тему, Николай Семенович спросил ее:
— Сколько лет было тебе, когда ты вышла замуж?
— Девятнадцать.
— Ну вот, вспомни те годы, поставь себя на место молодых, тогда, может быть, поймешь их.
— Но я была студенткой второго курса, а эта — кашеварка. У нее никаких перспектив.
— Почем знать.
— По-моему, Алеша потерял от нее голову и как бы не вздумал жениться.
— Жениться ему, конечно, рановато. Да он, по-моему, и не думает об этом.