Ноймана осеняет мысль: при наличии животных, например котов, красть домашних любимцев и подсовывать объектам копии.
Взвешивая все за и против, он устраняет улики и покидает квартиру.
Летом Гермина Нойман отдыхает в кресле на балкончике, отчего осенью и зимой ее напитавшаяся солнцем кожа светится. Лучики хватаются за ее лицо; она улыбается и ловит их морщинками. Щеки шершавые, как пузырчатая газетная бумага. Выпуклые веки оторочены коротенькой бахромой, а на давнишних снимках ее ресницы длинные и локоны каштановые и густые. Нойману нравится седой пушок матери, такой невесомый, что порыв ветра способен сдуть его.
Какое бы мыло он ей ни покупал, какими бы духами она ни брызгалась, мама источает аромат меда. Пасеки. Июля.
Он сидит на полу, скрестив по-турецки ноги, и любуется ею.
Гермина ест сваренный сыном суп, собирает ложечкой картошку и щиплет ржаной хлеб. Ест неторопливо, но он не спешит. Ему хочется смотреть на нее вечно. Мама истончается, крошечная и прозрачная, скоро ее совсем не станет – солнышко сбросит оболочку, морщинистую шкурку, взмоет в лазурную высь.
– Мамочка, – говорит он.
В телевизоре бубнит председатель совета министров Зиндерман, маршируют пионеры.
Она спрашивает про работу. Ему неохота вдаваться в подробности. Здесь, в квартирке у парка, работа не имеет значения. Здесь нет врагов, фашистов, наймитов Гелена. У мамы три родинки на шее, треугольник, созвездие.
– Ты же в курсе, моя работа секретная.
– И очень важная, – добавляет Гермина.
Семилетний Клаус спросил ее перед войной: «А ты старая?»
«Я древняя!» – засмеялась мама. Она тогда много и громко смеялась и курила папиросы. Брови у нее были черные вразлет, а сейчас – две скобки, два прилипших воробьиных перышка.
– Ты весь в меня, сынок, – произносит она. Морщинки зажимают лучи, не позволяют им уйти. – Мы занимались важными делами в Сопротивлении. Тут был ад: ребятишки на баррикадах, школьники из гитлерюгенда. Последний призыв. Русские отвоевывали соседние кварталы, а вешатели казнили дезертиров. Я помогала этим мальчикам бежать прямо под носом у палачей.
Он гладит ее по руке. Он ненавидит войну. Он трудится, чтобы войны не было, чтобы женщина в крапчатом платье не бегала по опозоренному городу, отбирая у железного чудовища детей.
– Женись, сыночек, – говорит она позже. Традиционная часть программы. – Я вряд ли уже понянчу внуков, но буду знать, что ты не один.
Он кивает, соглашаясь. Встает у окна.
– Марта – приятная девушка из хорошей семьи, – говорит мама, отпивая чай.
Марта – это его одноклассница. Лет двадцать как улизнула в Штаты.