– У меня уже даже ничего не болит, может, нам туда не ходить?
– Так нельзя, раз товарищ учительница велела, мы должны идти.
Валова даже не взглянула на меня. Только все смотрела на свои ботинки, и казалось, что она вот-вот заплачет. Я поняла, что ничего не получится.
В поликлинике врач помазал мне колено мазью, забинтовал его и еще сделал укол от столбняка. Ничего страшного. Я боялась, что он захочет меня побрызгать перекисью, как делает Каченка, а после этого болит намного сильнее.
Когда я вышла из кабинета, Валова сидела в коридоре и рассматривала свои подошвы. Потом сразу встала и опять пошла со мной. Здена говорит, что отец сильно лупит Валову, они соседи.
– Я сейчас в театр иду, хочешь со мной?
Она помотала головой.
– Пойдешь домой? Или куда?
– К маме, – сказала Валова.
Ее мама преподает у дурачков в коррекционной школе, поэтому она очень строгая.
– Слушай, давай зайдем в костел, – сказала я, потому что мы как раз шли мимо.
– А что там? – спросила Валова.
– Как что? Скульптуры, картины, Бог, цветные окна, разное… А что, ты никогда там не была?
Она опять смотрела на ботинки.
– Тогда пойдем посмотрим, там правда очень красиво.
– Я не могу. Папе туда нельзя, потому что он военный, а мне нельзя, потому что он мне запретил.
– Не будь трусихой! – сказала я.
Валова начала краснеть, и я вспомнила про тот куст в рвоте.
– Тогда пойду одна. Если хочешь, подожди меня здесь.
Я только чуть-чуть понюхала воздух в костеле и еще помолилась: «Боже, я раздавила твоих муравьев, а ты мне за это разбил колено, пожалуйста, больше не сердись».
На ступенях костела прыгали три мальчика-цыгана и одна девочка и играли в индейцев. Самый большой держал ножницы и надрезал всем снизу майки, чтобы была такая же бахрома, как у индейцев. Валова ушла.
– Я Рибанна! – кричала девочка и придерживала за ушами две длинные косы. Но не свои, а такие белокурые, с красными божьими коровками на кончиках. Я ушла довольно быстро, хотя нога болела сильно.
Я все время думала о том, что́ Валова сделала Богу такого ужасного. У театра я немного замешкалась, потому что вдруг поняла, что когда Каченка увидит меня, то либо испугается, либо отругает, либо и то и другое. Доктор обмотал мне колено, конечно, но вообще-то я вся в крови. Я решила посидеть на скамейке перед входом и немного, как говорит закопская бабушка, оправиться.
На скамейке уже кто-то сидел. Это была Беренчичева, я не знала ее имени, потому что она новенькая в театре. Я села рядом и поздоровалась, но она что-то записывала в маленькую книжечку и не обратила на меня внимания. Я тоже хотела ее не замечать, но нужно было вытереть пятна платком, которого у меня не было, и тогда я сказала: