В эти месяцы депрессия то ненадолго отпускала Лютера, то возвращалась вновь. Бугенгаген с семьей тоже переехал в Черную Обитель; и Лютер изливал свои сомнения другу и просил за него молиться. Порой духовный мрак так сгущался вокруг него, что Лютер говорил: он уверен, что борется уже не с простыми бесами, а с самим князем бесовским. Однажды он сказал Бугенгагену, что вера его слабеет, и попросил напомнить ему об обетованиях слова Божьего, с твердой верою произнести их – ибо самому ему веры не хватает. В одном из таких разговоров Бугенгаген ответил: «Вот что думает Бог: “Что мне делать с этим человеком? Я осыпал его такими дарами – а он сомневается в Моем милосердии!”»[452].
Наконец, начиная с 20 ноября, чума стала утихать. Маленький Геншен поправился, самого Лютера и Кати болезнь не коснулась. Кроме сестры и маленькой племянницы Бугенгагена, никто в обители не умер. Однако приступы Anfechtungen продолжали мучить Лютера до декабря. Он был уверен, что после женитьбы этот ненавистный старый недуг оставит его навсегда, – но вышло иначе. Что ж, говорил Лютер, если такова воля Господня, он ее примет, «во славу Бога, сладчайшего моего Спасителя»[453].
По крайней мере, завершился этот annus horribilis[454] на светлой ноте. 10 декабря Кати родила дочь Элизабет. Став свидетелем страшной смерти сестры Бугенгагена, Лютер боялся за жену; однако роды прошли легко, девочка родилась здоровой, жена также быстро оправилась. Окончилась и чума. А в последний день уходящего 1527 года и жена Бугенгагена родила сына, названного, как отец, Иоганном.
В 1528 году, желая выяснить, как продвигается духовное оздоровление Саксонии, курфюрст Иоганн отправил Лютера, Меланхтона и других с инспекцией церковных приходов на своей территории. Отчасти он стремился выяснить, не пустили ли корни на его землях еретические учения Schwärmer, которые не угасли и после смерти Мюнцера, а через некоторое время возродились в так называемой секте анабаптистов[455]. То, что предстало Лютеру в этих «командировках», не особенно вдохновляло. Повсюду встречал он глубокое невежество и непонимание христианской веры: даже там, где Реформации удалось выкорчевать старые католические традиции, их не заменило что-то иное и лучшее – напротив, создавалось впечатление, что, освободившись от католицизма, люди освободились и от морали, а религиозная жизнь их свелась к минимуму. От истинной евангельской свободы и радости все это было очень далеко. Вот что писал Лютер о своих впечатлениях:
Боже правый, что за бедствие мне предстало! Обычные люди, особенно в деревнях, ничегошеньки не ведают о христианской вере – и слишком многие пасторы, к несчастью, сами ничего не зная, ничему не могут их научить. А ведь все они носят имя христиан, все крещены, все принимают Святое Причастие – хоть и не знают ни молитвы Господней, ни Символа веры, ни десяти заповедей! В результате живут они как скоты, как неразумные звери, и, хоть Благая Весть к ним и вернулась, изощряются в тонком искусстве обращения своей свободы во зло