Полностью вооруженный, он уехал в ночь на своем огромном черном жеребце, и Амори обратил свое внимание на девушку-рабыню. Ее руки были грязными и грубыми от тяжелого труда, но все еще оставались тонкими и стройными. Где-то в ее жилах, решил молодой француз, бежит аристократическая кровь, которая видна в нежной, как лепесток розы, текстуре ее кожи, в шелковистых черных волосах, спадающих волнами, в глубокой мягкости ее темных глаз. Горячее наследие южных пустынь было очевидно в каждом ее движении.
— Ты не родилась рабыней?
— Какое это имеет значение, хозяин? — спросила она. — Достаточно того, что я рабыня сейчас. Лучше родиться среди кнутов и цепей, чем быть сломанным ими. Когда-то я была свободной; теперь я рабыня. Разве этого не достаточно?
— Рабыня, — пробормотал Амори. — Каковы мысли раба? Странно — это никогда не приходило мне в голову: задаться вопросом, что проходит в сознании раба — или зверя, одно из двух, если на то пошло.
— Лучше мужчина-конь, чем мужчина-раб, хозяин, — сказала девушка.
— Да, — ответил он. — Ибо есть благородство в хорошем скакуне.
Она склонила голову и сложила молчаливо свои тонкие руки.
Сумрак затенял холмы, когда Кормак Фицджеффри подъехал к большим воротам Кизил-Хиссара, Красного замка, который дал свое имя охраняемому им городу. Гвардейцы, худые, бородатые турки с глазами ястреба, разразились проклятиями в изумлении.
— Клянусь Аллахом! Волк пришел, чтобы сунуть свою голову в капкан! Беги, Юсеф, и расскажи нашему господину Сулейман-Бею, что неверный пес Кормак стоит перед воротами.
— Хо там, на стенах! — прокричал франк. — Скажите своему вождю, что Кормак Фицджеффри хочет говорить с ним. И поспешите, потому что я не собираюсь тратить свое время на пустяки.
— Удержи его разговорами ненадолго, — пробормотал один мусульманин, присев за бастионом и достав арбалет, захваченный у франков. — Я отправлю его бряцать своим щитом в ад.
— Постой! — сказал бородатый скуластый старый ястреб пустыни, чей взгляд был жестоким и настороженным. — Когда такой вождь едет смело в руки своих врагов, будь уверен, что в этом есть тайный смысл. Подожди, пока не придет Сулейман. — Кормаку же он прокричал грозно: — Будь терпелив, могучий лорд. К принцу Сулейман-Бею отправлен посланник, и он скоро будет на стенах.
— Тогда пусть поторопится, — проворчал Кормак, которому принц внушал не больше уважения, чем какой-нибудь крестьянин. — Я не буду ждать его долго.
Сулейман-Бей поднялся на стены и посмотрел вниз с любопытством и подозрением на своего врага.
— Что ты хочешь, Кормак Фицджеффри? — спросил он. — Ты обезумел, рискнув приехать в одиночку к воротам Кизил-Хиссара? Ты забыл о вражде между нами? О том, что я поклялся перебить твою шею своим мечом?