— Тебе бы только гномов делать!.. — гневно выкрикивала она. — Не хочу быть им сестрой!
— А я-то думала, тебе этого страсть как хочется, — не изменившись в лице, ровным голосом проговорила тетя. — Ну вот, опять весь пол в черепках, и настойка теперь пропала…
Анна поднялась и двинулась к двери — тихо, как лунатик, так тихо, что никто не осмелился окликнуть ее. Только когда она вышла за дверь, Гильберта вскрикнула: «Мама!» — и бросилась за ней следом.
В сенях что-то жалобно зазвенело, и, когда тетя — на сей раз быстрее обычного — вбежала туда, она увидела, что Гильберта лежит на полу с окровавленным лбом, а вокруг валяются разбитые глиняные человечки. Тут же, чуть в сторонке, стоял Симон с глуповатой ухмылкой. Не обращая на него внимания, тетя подхватила племянницу, внесла в комнату, промыла рану и принялась бинтовать голову, в то время как Гильберта непрерывно повторяла одно и то же: куда пошла мама?
— Отвар, как видно, подействовал, — сказала тетя с обычным спокойствием, стягивая узлом повязку. — Я же готовила его для тебя, а не для нее вовсе. Безобидный настой, полезный, между прочим, для желудка… Ну да ладно, теперь пора заняться твоей матерью. Она, наверное, взяла лодку, только к берегу причалить ей вряд ли удастся — мостки уже под водой, и сейчас деревенские, скорее всего, перекрывают плотину…
Дождь тихо шелестел в листве. Они шли по направлению к отмели, освещая дорогу фонариками. Симон плелся следом, но никто не обращал внимания на его причитания:
— Кто перебил моих человечков?.. Ах, бедный я, бедный печной музыкант! О вы, женское отродье, что вы натворили с моими малютками! У вас нет кукушкиных клювов, зато ваши руки как щупальца, вечно вы портите всю игру. А я хочу играть, играть хочу! Увели нашу невесту, не дали нам нового братца, все разбили… Сыпь, дождь, сильнее, напусти темноты побольше!..
Тетя наконец удостоила его своим вниманием, приказав оставаться с Гильбертой, а сама пошла на край песчаной косы. Симон послушно, даже с излишней покорностью, согласился остаться и размахивать фонариком, а тетя и Гильберта кричали что было сил:
— Мама! Анна! Мама! Анна!
Наконец издалека, оттуда, где чернела во тьме вода, донесся слабый ответ.
Симон выключил фонарик. Гильберта слышала его негромкое ворчливое бормотание:
— Сколько же забот она нам принесла, эта обманщица! Вы только посмотрите!
Плеск весел раздавался все глуше, удаляясь по направлению к плотине. Рыдая, Гильберта звала и звала мать.
Когда на косе вспыхнул тетин фонарик, Гильберта поняла, что мать гребет на свет — значит, опасность миновала. И она бросилась навстречу лодке, забежав в воду почти по пояс..