Вечер, пятница, и вдруг появляется Бритт. Без звонка. Как снег на голову. Некстати. «Надеюсь, не помешала?» — спрашивает она.
Я не из тех, к кому можно прийти без звонка. Во всяком случае, никто, кроме Бритт, этого себе не позволяет. Даже Густав. А пятница — его день.
Бритт скидывает туфли в прихожей, проходит в комнату, усаживается, перекинув ноги через подлокотник, в мое крутящееся кресло и начинает в нем вертеться.
Чтобы ни о чем не спрашивать — сколько раз я начинала с расспросов и этим все портила, — занимаюсь всякой ерундой: зажигаю свечи, поправляю подушки, задергиваю занавески, наливаю в рюмки вишневый ликер. Бутерброды пока не делаю, жду, когда она сама скажет: «Я голодна как волк».
Бритт тянется к полке, где лежат сигареты Густава, и закуривает. По всему видно, что сегодня она настроена миролюбиво. Последнее время Бритт стала относиться ко мне даже с некоторым сочувствием — ведь я вынуждена жить в мире взрослых. Она уже понимает, сама с этим столкнувшись, что в этом мире все границы сужаются. В общем, сегодня Бритт мирится с моими недостатками. Снисходительно, чуть насмешливо она смотрит, как я снимаю трубку, набираю номер и говорю: «Биргитт Элен у меня. Не беспокойтесь». Я намеренно называю ее полным именем, мой тон абсолютно официальный, не допускает ни вопросов, ни возражений. Бритт довольна, у меня появляется слабая надежда, что она согласится потом взять деньги на обратную дорогу. Втайне я ей завидую. Сама я никогда ни от кого не убегала. Хотела, чтобы все были мною довольны.
Теперь надо позвонить Густаву, сказать, что сегодня я занята. Говорю с ним решительно, даже чересчур решительно. Слишком уж демонстрирую свою самостоятельность и независимость, словно сама себе не доверяю. Ведь это еще так недавно было: страх перед одиночеством, стремление найти опору, защиту, моя ранимость, бесконечные обиды, а главное — жалость к себе. Не изжитая до сих пор, хотя я давно знаю за собой эту слабость.