В те осенние месяцы я заинтересовалась поэтами прошлых веков и нашла кое-что утешительное в их судьбах. А если уж быть совсем честной, то я почувствовала себя в каком-то смысле даже счастливой. Мне казалось, что слабый отблеск ореола славы великих мучеников лежал и на мне.
Уважаемое издательство заключило со мной договор, согласно которому я, получив аванс, обязана была в течение года сдать еще сто девяносто восемь стихотворений в готовом для печати виде.
Договор этот в то же время позволял мне понять и кое-что весьма важное: дабы достигнуть, будучи поэтом, среднего жизненного уровня — хотя бы уровня руководителя бригады социалистического труда, — я должна ежедневно сочинять пять с половиной стихотворений. Я вспомнила, каких трудов стоили мне два моих первых поэтических творения, я вспомнила о натянутых отношениях с завотделом и о заявлении на развод, которое собирался подать Роберт. Всю ночь, не сомкнув глаз, я металась в постели. Мало мне было этих бед, так я еще согласилась написать сценарий на современную тему для киностудии и для телевизионного спектакля. Известный литжурнал заказал мне поэму о приветливой почтальонше из соседнего дома.
И вот появились первые рецензии.
В моих стихотворениях — в балладе и поэме — я была уверена. Но такими уж замечательными я их не считала. Один отзыв начинался так: «Только что вышли в свет с огромным нетерпением ожидаемые любителями поэзии два первых стихотворения нового лирического сборника». А кончался он так: «Тем самым поэтесса устанавливает новые критерии для нашей поэзии».
Газеты я читала только с одной точки зрения — есть ли в них что-нибудь обо мне. Один из иллюстрированных журналов отразил мое становление как поэтессы в документах и фотографиях.
За два месяца я приняла участие в двадцати трех вечерах: чтение стихов, обсуждение. Выступив в семи радиопередачах, говорила о преисполняющей меня внутренней потребности писать стихи.
События, развиваясь подобным образом, повлияли на мое окружение. Роберт при каждом удобном случае говорил о тяжком жребии быть супругом поэтессы. А директор даже хвастал с надлежащей осторожностью тем, что под его началом издавна поощрялись таланты во всех областях искусства. Но сын и завотделом все еще сохраняли сдержанность.
Сын опасался, что на уроках литературы им придется проходить мои стихи, из-за чего он перессорится со всеми своими друзьями. Завотделом настаивал на своих мрачных прогнозах и дал мне коварный совет — избрать героем следующей баллады нашего директора.
Однажды вечером я лежала на кушетке с рюмкой коньяка в руке. Я видела себя на экране телевизора: вместе с ведущим я сидела у камина, свободно и уверенно болтая о планах на будущее. Мне было нелегко отнестись к себе с симпатией. Я выключила телевизор и глотнула коньяку.