— А теперь ты! — говорит принцесса.
Но кукла не может лежать с открытыми глазами ни секунды. Принцесса несет, напевая, свое дитя к колыбели.
Впервые, с тех пор как принцесса себя помнит, калитка в сад приоткрыта. О стене королева говорила, о калитке — нет. Принцесса осторожно открывает ее чуть пошире и выглядывает на улицу. На противоположной стороне улицы у стены дома сидит девочка с каштановыми локонами и карими глазами. Она восхитительно-прекрасна, как девочка на фарфоровом блюде королевы.
— Как ты думаешь, мы ей нравимся? — задает вопрос принцесса.
Дитя принцессы хлопает небесно-голубыми глазами. И принцесса протягивает девочке куклу.
— Как тебя зовут?
— Марианна Церкер, — отвечает кареглазая девочка. — А ты из тех, тамошних?
— Да, я принцесса.
— А-а, принцесса, — говорит девочка Марианна. — Очень красивая кукла.
— Может, поиграем? — спрашивает принцесса.
— Да, поиграем, — соглашается фарфоровоблюдная девочка, берет куклу и идет вдоль стен дома к лестнице в погреб. — Правда, очень красивая кукла.
При этом она держит игрушку в вытянутой руке. Фарфоровая голова разлетается у двери в погреб на тысячи осколков.
— Склеить невозможно, — говорит королева и гладит принцессу.
Калитка в сад опять заперта, принцесса сидит в доме, плачет.
— У Минки скоро будут котята, ты можешь себе одного оставить.
Принцесса плачет еще сильнее. Внезапно воцаряется тишина.
— А она, — говорит принцесса, — она же убийца. Ее надо наказать. Ты ее накажешь?
Принцесса стоит перед королем и заглядывает ему в глаза. У них глаза очень похожи — у принцессы и у короля: удлиненные, светлые, с чуть тяжеловатыми веками и изогнутыми темными ресницами. «Мечтательные глаза», — говорит иногда королева. Но сейчас во взгляде принцессы суровость, требовательность, это взгляд взрослого, а во взгляде короля — смущение, грусть. Он избегает взгляда ребенка. Наконец король мучительно медленно говорит:
— Да, завтра.
Дочери уже знакомо это «завтра» отца. Она берет осколки из рук матери и бросает их в золу, тряпичное тельце — вслед за ними. Выходит в сад, садится на камень и точно застывает. Она не видит, что мать плачет.
Всегда ли хорошо, думает молодая женщина Ирена, что мы скрываем от своих детей наши горести и заботы. Правильно ли лгать им, представляя окружающий мир стерильно чистым? Тогда свои болевые точки они обнаружат в совсем других местах, а мы будем им чужими.
— Купаться уже поздно, Катрин, — говорит молодая женщина, — но мы могли бы поиграть в куклы.
Она опускается на колени и склоняется над кукольной кроваткой. Девочка Катрин, заложив руки за спину, удивленно и вместе с тем смущенно наблюдает за матерью.