Я направляюсь в спальню. Мой Освальд дышит глубоко и ровно, очки лежат рядом с открытой книгой на ночном столике, из-под одеяла выглядывает голая ступня. В последнее время он не уходит вечерами из дому без меня. Я прикрываю ступню одеялом и бросаю его рубашку в стиральную машину.
Журнал с интервью Конрад Г. принес мне в школу. Секретарша спросила, не надо ли принести коньяку. Я отрицательно покачала головой.
Мне показалось, что он еще больше похудел. В его взгляде уже не было ничего испытующего — он был так же меланхоличен, как и голос. А я радовалась, что ко мне в любую минуту могут войти.
В его репортаже я узнала себя. Впервые в жизни мне отдавали должное как личности, какой я была бы и без дополнительных ночных часов, хотя и тут, естественно, было написано о моей загруженности, о моих профессиональных, семейных и общественных свершениях и заслугах. Я едва удержалась, чтобы не сказать ему правду, и потому попросила больше не искать со мной встреч. Его сигарета дрожала, когда он стряхивал пепел. И когда мы с ним вышли, машинка моей секретарши застрекотала как бешеная.
Вскоре заявил о себе наш четвертый ребенок (от пятого меня спасли таблетки). Я попросила Освальда озаботиться тем, чтобы нам дали квартиру побольше. После рождения малыша мы переехали в четырехкомнатную квартиру в старом доме.
Теперь, чтобы все успеть, мне приходилось и в ночное время рассчитывать каждый час. «Иосиф и его братья» Томаса Манна я читала в течение двух лет. Постепенно журналисты стали меня раздражать — они отнимали уйму времени, и я волей-неволей научилась их отваживать. Но от телевизионной передачи «Парад 1971 — мы чествуем лучших из лучших» я не смогла (и не захотела!) увильнуть.
Церемония шла в эфир прямой передачей. Зал был набит зеваками, поклонниками эстрадных звезд, героями дня, которых собирались чествовать, и их родственниками.
Я сидела рядом с Освальдом в первом ряду. И знала, что ведущий передачу вызовет меня пятой. Передо мной выходили только мужчины. Каждый из них получал награду — либо туристическую путевку в Москву вместе с супругой, либо мотоцикл.
В паузах между награждениями размалеванные куколки с микрофоном у самых губ исполняли то, что называется шлягерами. Освальд не сводил глаз с одной певички, крашеной блондинки с приклеенными ресницами, затянутой в серебристо-зеленый переливающийся комбинезон. Она так интенсивно вращала бедрами, словно мешала ими суп в огромном котле. Мой Освальд пялился на нее как завороженный и аплодировал так, что чуть руки себе не отбил. Меня это взбесило. Во-первых, потому, что в этот день как-никак собирались чествовать меня, а во-вторых, я сочла его вкус вызывающе вульгарным.