Деревья уводят улицу в неизвестность. Неизвестность для меня, хотя я уже у цели. На углу, на больших старых дощатых воротах, надпись: «Школа верховой езды». Сюда-то мне и надо. Я жажду этого с упорством альпиниста, не ведающего покоя, пока вершина не окажется у него под ногами. Но как только вершина покорена, в голове рождается новая цель, недоступнее предыдущей, потребующая от тебя опять отдать последние силы (что бывало не раз), за ней последует новая, и ею ты пожертвуешь вновь, ради того — достигнутого или не достигнутого, — что осталось позади.
В третий раз иду по следу конских копыт на тротуаре. Дважды я оказывалась перед запертыми воротами. Сегодня все должно быть в порядке. Ведь я позвонила сюда. Меня ждут. Юли собирает каштаны и все время что-то говорит. Ее темные глаза испытующе скользят по моему лицу.
— Почему ты молчишь, мамочка? — Она стоит передо мной с виноватым видом.
— Что?
— Ну, каштаны в твоей сумке, мама. Можно, мы положим их потом на балконе?
Грязными руками она лезет в карманы моей светлой юбки, и я думаю, что же я за изверг, перед которым ей надо так притворяться, чтобы быть хоть чуточку счастливой.
— Как хочешь.
Ко мне благодарно прижимаются, а я думаю с тоской на сердце, что Кордула, моя вторая дочь, наверняка приняла бы мою рассеянность за равнодушие по отношению к ней и со злости расшвыряла бы каштаны по мостовой. Сейчас она в школе. На школьном дворе тоже есть каштановые деревья. Удивительно. Там я никогда не видела каштанов, сорванных ветром…
Сегодня на обветшалых воротах новая вывеска: глубокий черный шрифт на ослепительно белом фоне, и они широко распахнуты. Мы входим в квадратный двор. Со всех сторон — конюшни. Посередине — куртина старых лип, а за ними через пространство над стеной взгляду открываются ворота на ипподром. Двери конюшен заперты, лишь одна, в пяти метрах от входа, стоит нараспашку, но это мы замечаем, когда, уже собравшись было уходить, поворачиваем обратно к выходу. С опаской входим в конюшню.
Хорошо, что, войдя сюда, мы не сразу наполнили наши легкие этим тяжелым воздухом, который потом наэлектризует нас, как свежий след — охотничьих собак. Я впервые вижу настоящую конюшню. Широкий проход посередине, справа и слева отделения, огороженные на половину высоты, — они называются боксами. Боксы заполнены рыхлой соломой, лошади не привязаны и свободно бегают внутри. Они тянутся к нам, высунув голову из-за загородки. Нам делается немного не по себе. Мы останавливаемся в проходе и поглядываем по сторонам.
— Вы фройляйн Бем? — раздается голос позади нас.