Я еще раз делаю движение вперед. Дети — за мной. Наша решительность сдерживается почтительностью. Мы теряем дар речи.
Я нахожу все новые поводы для восхищения. В этой маленькой конюшне, пришедшей в упадок, — хотя просторные боксы и напоминают о прежней роскоши — обитает отпрыск кобылы голубых кровей, прародительницы всех породистых лошадей.
— Уходите скорей, Тандем брыкается! — кричит нам Гудрун.
Стрелой лечу к дверям. Дети из-за моего резкого движения падают на колени. Я валюсь на них. Шорох соломы пугает лошадь. Она взбрыкивает всеми ногами разом, вращая ослепительно белыми глазными яблоками. Уши крепко прижаты к голове. Кордула и Юлиана ловко высвобождаются из-под меня и, не издав ни звука, работая руками и ногами, выползают наружу. Я лежу на спине, раскинув руки, а ноги держу согнутыми в коленях. Меня будто паралич разбил. От входа кричит Кордула:
— Мама, давай скорее!
Тут Тандем совсем сходит с ума, а я, сделав кувырок, вылетаю из бокса. Отряхиваю солому со своего костюма. Теперь наконец мы видим Гудрун. Она смеется. Громко ругаясь, она с помощью узды встряхивает Тандемову голову, искусно стянутую ремнями.
Девочки тоже смеются.
— Мама, ты иногда так же обращаешься с моими ушами, — говорит Кордула.
Гудрун все ругается:
— Скотина! Ты уже довольно сожрала хлеба… старая баба… Тебе пора в Голландию.
Только это удалось мне разобрать из той длинной отповеди, во время которой лошадь все раздувала ноздри и таращила глаза, сверкая белками.
Отведя душу, Гудрун несет перед собой свой толстый живот, приближаясь к нам.
— Легг, — говорит она и протягивает мне короткую полную руку. Я пожимаю ее крепкую ладонь. Взгляд светло-серых глаз направлен прямо мне в лицо, и я неуверенно говорю:
— Моя фамилия Бем, а это мои девочки: Кордула и Юлиана.
Она смотрит на них, потом переводит взгляд опять на меня:
— Прелестные имена, а у нас, верно, будет сын. Мы назовем его Грегор. А для девочки никак не можем имя придумать.
Я большими шагами, почти бегом, следую за ней.
А она уже у дощатой двери бокса, на которой значится: «Бамби а. Барбарина ф. Титан». Я настораживаюсь. Опять это «фон».
— К Бамби мы войдем вместе, — наставляет она меня, — только никогда не подходите к лошади сзади и сначала ласково заговорите с ней.
Она похлопывает Бамби по загривку.
— Не болтай так много, да поживей, Гудрун, — поучает ее муж. Его щеки зарделись. На них заметен нежный пушок. Белокурые волосы обрамляют лицо, сквозь очки без оправы он смотрит так же ясно, как и тогда, когда привел меня в полное замешательство. За очками струится что-то, чему нет названия, на что просто невозможно наглядеться, что присуще лишь молодости — и с возрастом исчезает.