Не знаю, почему вдруг все это пришло мне в голову, пока я молча стояла на пороге и глядела на затылок Людвига, склонившегося над стопкой бумаг. Он не сразу услышал, как я вошла, поэтому нервно встрепенулся и, опережая мою обычную фразу, всем своим видом изобразил, что заканчивает работу.
— Да-да! — сказал он. — Уже иду.
Я лишь улыбнулась, так как слишком устала, чтобы что-либо сказать. Разве теперь ему объяснишь, что я его не понукаю, а просто зову ужинать, если ему хочется.
Кивнув головой, Людвиг снова отвернулся, вероятно, чтобы дописать фразу. Потом он опять кивнул, так как я осталась на пороге, отчего я почувствовала еще большие угрызения совести и меня потянуло к столу, где в глаза мне бросился конверт с крупным изящным почерком.
— От Роже? — догадалась я и сказала: — Не торопись. Ужин подождет, правда.
— Да, это от Роже, — подтвердил Людвиг.
— Передает мне привет? — спросила я в надежде выиграть время, чтобы обдумать, как бы убедительнее дать понять Людвигу, что я его не упрекаю и не тороплю.
— Привет? — с немного растерянной улыбкой переспросил Людвиг. — Привет, по-моему, нет. Он прислал рецензию Хольмана. Хочешь почитать?
Ему было неловко за Роже, который забыл в своем письме передать привет хозяйке дома, хотя и познакомился с ней во время первого визита. Людвиг весьма ценит определенные правила хорошего тона, так как они упорядочивают общение и облегчают его. Сам он придерживается этих условностей, унаследованных нами от буржуазного общества, когда они представляются ему целесообразными, и рад, если ему удается вести себя в полном соответствии с этикетом или по крайней мере без заметных оплошностей.
— Любопытный отзыв, — сказал он осторожно и протянул мне рецензию на второе издание своей книги, написанной восемь лет назад и основательно переработанной для нового издания.
Я заверила Людвига, что сейчас же просмотрю рецензию, и вышла, оставив его в предвкушении удовольствия, с каким через час-другой он сможет прочесть мне свой ответ Хольману — над этим ответом он, видимо, сейчас и работал.
Оплошность Роже, к счастью, больше не вспоминалась.
В порыве благодарности я действительно решила заглянуть в рецензию, пока Иоганна не вылезет мыть руки из своей только что сооруженной «пещеры». Странно, отсутствовавший в письме привет немного взбудоражил меня и вернул остроту восприятия, притупившуюся за девять с четвертью часов рабочего дня.
Ну разве это не смешно? Человека, который всегда с прямо-таки детским упрямством сопротивляется маниакальной страсти родственников обмениваться приветами («Привет тете Хедвиг!», «Лотта и Хельмут шлют тебе поклоны», «Не забудь передать от нас привет Людвигу!»), а потому упорно, хотя и тщетно, ибо это остается незамеченным, не шлет приветов сам и не передает их другим, так вот именно этого человека приходится вроде бы утешать, потому что ему, видите ли, забыли приписать в письме привет. Однако сам факт того, что Роже пренебрег обычной вежливостью?! Удивительно, как сильно меня это задело. Я попробовала вспомнить, не касались ли мы с Роже этой темы, но не сумела и вообще почувствовала, что все связанное с ним как-то расплывается в моей памяти. Впечатления не отстоялись и не поддавались ни детализации, ни сведению в целостную картину. Многие подробности вовсе забылись, хотя обычно в моей голове надолго застревают тысячи самых идиотских вещей. Порою мне просто доставляло удовольствие безошибочно воспроизводить их, особенно на экзаменах. В воспитательных целях следовало бы минимум на один балл снижать мне оценку за мою беспардонную эксплуатацию «оперативной памяти». При этом я всегда изображала, будто боюсь и нервничаю не меньше других, догадываясь, что в противном случае будут нарушены приличия, а главное — отчетливо сознавая, сколь опасными последствиями была бы чревата моя наглость.