Что же касается Роже, то тут в моей памяти зияют сплошные провалы. Особенно туманно вспоминается первый вечер. Впрочем, говорить о первом вечере не вполне правильно, так как второго не последовало (продолжением такого заурядного, в сущности, события, как наше знакомство, послужил лишь ясный октябрьский день), а кроме того, «первый вечер» звучит как-то слишком уж интригующе.
Вечером той пятницы, измученная трехдневными заседаниями межведомственной рабочей группы (сие мероприятие выпало в виде исключения не на долю Людвига, а на мою) и давкой в переполненном поезде, я нажала на кнопку нашего дверного звонка, чувствуя себя прескверно. Я звонила, потому что когда дверь открывает Иоганна, то она встречает меня воплями радости и бурными ласками, а если дверь я открываю сама, а потом захожу к Иоганне в комнату, то встреча почему-то оказывается куда более сдержанной. Я прислушалась, ожидая хлопанья комнатной двери и звука знакомых шагов, стояла, пока хватило терпения, но потом, все больше раздражаясь и не отпуская пальца от кнопки звонка, достала другой рукой связку ключей, на которую Людвиг, открывший мне дверь мгновение спустя, взглянул с нескрываемым удивлением.
— У нас гость, — услышала я. — Из Швеции, талантливейший ученый. Я рассказывал, помнишь?
— Не помню. Где Иоганна?
Дочь была у Зигрид. Иоганна сама туда напросилась, но и Зигрид не возражала, во всяком случае так меня заверил Людвиг.
Мы с Зигрид дружим с детства. В 1946 году ее мать, меланхоличная красивая дама, посадила Зигрид за парту рядом со мной, потому что я показалась ей самой опрятной среди первоклашек. Девочки из нашего провинциального городка отличались от маленьких беженцев, вроде Зигрид, а уж я, в моем белом шелковом платьице с белым кружевным воротничком (оно донашивалось после двух старших сестер), была и вовсе вне сравнений. По-моему, мать Зигрид потом часто сожалела о своей опрометчивости. Наши горячие взаимные симпатии с подругой превратили ее мать и меня в соперниц, каждая из которых предъявляла на Зигрид исключительные права. И вообще, по словам матери, я дурно влияла на Зигрид, но это долгая история…
Вплоть до окончания школы, когда я уехала из нашего городка, Зигрид была для меня самым важным человеком. Потом жизнь разбросала нас, и многие годы наша дружба теплилась, будто искорка, способная в любой миг разгореться прежним огнем, а с тех пор как мы вновь оказались в одном городе, эта дружба противостоит всем невзгодам, и теперь временами мы живем прямо-таки одной семьей, то есть я с Иоганной, Зигрид с Тино, а теперь еще и малышка Доретта. Появление весельчака Тино, спортсмена, любителя туризма, открыло новую эру, безоблачно радостную для Иоганны, решительно не замечающей проблем, без которых не обходится ни одна семья. Тино сделал то, Тино сказал это, имя Тино слетает с уст Иоганны так часто, что Людвиг порой недоуменно морщит лоб. (Иногда он при этом испытующе посматривает на меня.) Иоганна готова торчать у Зигрид сутками. Хоть прописывай ее там.