Итак, мой сын вырос.
Он научился валить деревья. Он умел ошкуривать их топором, таким острым, что им можно было резать хлеб. День он проводил в лесу, для перерывов стоял вагончик, по утрам его топили. В обед они поджаривали хлеб на печке.
Он научился управлять трактором, буксировать стволы, водить грузовик. И собирать шишки.
Ты забираешься на дерево по стволу. Обхватывая его руками и ногами. К спине прикреплен трос. Потом закрепляешься: бросаешь предохранительный трос на верхушку дерева, подтягиваешься выше и повисаешь на нем. На верхушке обе руки должны быть свободны для сбора шишек. Если сделаешь с тросом что-нибудь не то, все пойдет насмарку. Наверху надо привязаться надежно, но так, чтобы потом можно было освободиться, понимаешь? Ты один виноват, если упадешь. Внизу стоит мастер и советует: теперь отпускай. Вот это ощущение. Один наверху в ветре.
В один четверг, когда ему исполнилось девятнадцать, мы проводили его в армию: отец, его подруга и я.
Все ребята коротко подстриглись, на всех были джинсы, луноходы, аляски. Офицер в гражданском спросил их: «Есть вопросы?» Кто-то весело крикнул: «Когда первое увольнение? Когда нам дадут отпуск?»
Офицер спокойно сказал: «Мы идем сейчас на вокзал, оттуда поедем поездом на ближайший сборный пункт. Шагом марш». И ребята вдруг замаршировали по двое, по мостовой, а не по тротуару, по узкому переулку Копфштайнгассе вниз под гору. Мой сын обернулся и махал нам, пока не исчез за углом. Я подумала, что во все времена матери и подруги смотрели так вслед сыновьям и друзьям.
Через десять дней он принимал присягу у мемориала. Все были в стальных касках, с побледневшими лицами. Дорога к мемориалу шла через кладбище. Туда мимо могил и обратно мимо могил. Мимо женщин, которые разравнивали их граблями.
Мы не узнали его среди множества стальных касок. А он смотрел на нас отрешенным взором, не смея повернуть головы, пока мы наконец не обнаружили его. Потом все было хорошо. Мы смогли немного постоять рядом с ним. Дотронуться до него, погладить. Мы пощупали ткань его формы, потрогали стальную каску, смазанную утром свежим маслом.
«Как красиво выглядит он в форме, — тихо сказала мне его подруга. — Она идет ему лучше всех здесь, не правда ли?»
Высокий и стройный, он серьезными серыми глазами смотрел на нас, родителей, держал свою девушку за руку и сказал улыбаясь: «Вы даже не заметили, какая мне выпала честь. Я выносил знамя. Сколько пришлось нам тренироваться!»
Солдат, подумала я. Мой ребенок — солдат. Мой отец тоже был солдатом, на девять лет старше моего сына, когда погиб.