Итак, Рези хотелось бы встретить хорошего человека. Такого, кто просыпался бы, когда она протягивает к нему руку, гладил бы ее чудесные русые волосы и, глядя в ее испуганные глаза, тихо спрашивал: «Опять плохой сон?» А потом совсем по-старомодному прижимал бы ее к себе и просто говорил: «Ничего, все будет хорошо». А потом брал бы ее за руку и подводил к окну, еще крепче прижимал к себе и повторял: «Ничего, все будет хорошо». Странно, но с некоторых пор Рези многое кажется не таким уж хорошим.
Перевод Т. Холодовой.
Переговоры начались уже в конце ноября. В один из тех дней, когда она возвращалась домой только с наступлением сумерек, позвонил телефон. Колли осведомлялся, как она думает встречать Новый год. Сибилла, едва перешагнув порог, не успев еще сбросить с себя пальто, не стала долго размышлять и легко ответила в трубку: «Открою, по всей вероятности, бутылку шампанского, посижу до двенадцати, а там в постель».
Колли оживился: они могли бы поехать к Герберту, он намеревается собрать у себя небольшой круг, в своей «хибаре» — она отапливается; Колли назвал, кто ожидается из гостей. Из всех лишь имя Грегора привлекло внимание Сибиллы. Ну что, она в принципе не против. Они поболтали еще немного, обменялись новостями, и Сибилла положила трубку.
Она медленно стянула перчатки, сняла пальто, размотала шарф с шеи. В небольшой квартирке было хорошо натоплено, не то что в прошлом году, когда она сюда въехала, в ту зиму с теплом обстояло не самым лучшим образом.
Сибилла включила радио и прошла в кухню. В холодильнике ничего, кроме творога и сыра, не было, как и всегда в середине недели. Она быстро приготовила чай, наделала бутербродов и унесла все в комнату.
Расположившись на кушетке — вытянув ноги и положив ступни на маленький пуф, а тарелку с бутербродами поставив себе на колени, — она принялась есть; жевала и думала, хочется ли ей провести последний день уходящего года вместе с Колли. Что за отношения у них? Так, тянутся себе помаленьку… и она, человек, в общем-то, определенный и решительный по натуре, оставляла все идти, как оно шло. Может, потому, что не было у нее другой, более сильной привязанности, может, оттого, что жили они далеко друг от друга — как-никак их разделяли сто пятьдесят километров…
Сибилла отставила тарелку и отхлебнула из чашки; чай был еще довольно горячий, и она пила маленькими глотками…
Порой она презирала себя за свою нерешительность… Ей подумалось вдруг: а ведь у нее нет даже фотографии Колли. Ему сорок три, хорошего среднего роста, строен — за фигурой он следил, Сибилла иногда подшучивала над ним за едой, когда он тщательно счищал чересчур жирную, как казалось ему, панировку со шницеля. Он показывал раз ей свои фотографии, кадры из прошлой жизни, как он называл их: тридцать лет, тридцать пять, тридцать девять, женатый, с двумя детьми — слегка обрюзгший молодой мужчина с померкшими чертами и тусклым взглядом — лицо он обрел лишь в последние годы, после того как развелся. Как-то она сказала ему об этом, он только с горечью отмахнулся: охотно отказался бы от лица, если б мог благодаря этому перескочить через те годы.