Фридрих смотрит на часы. Потом заводит руки за голову и, потянувшись до легкого хруста в суставах, решительным шагом отправляется в спальню. Убирает пиджак в свое отделение платяного шкафа, а брюки аккуратно вешает на спинку стула. Не забыть сказать Марте, чтобы пришила пуговицу. Рабочая рубаха в клеточку и тренировочные брюки лежат на холодном кафеле камина. Одежда вобрала в себя прохладу кафеля и приятно ложится на запотевшую кожу.
Наконец-то Фридрих дома. Он прикидывает, как распределить работу по хозяйству.
Первым делом он выставляет на коротко подстриженный газончик дождевальную установку. На соседних участках зелень слегка пожухла. Перегорела на солнце, а поливать из водопровода запрещено из-за нехватки воды. Соседям, думает он про себя, одними лейками не управиться. Его дочь все посмеивалась, когда он зимой зарылся в своем подполе. Даже когда она приезжала к ним в гости, он поднимался наверх только для того, чтобы выпить чашку кофе. Но труды его даром не пропали. Насос и водонапорный котел работают нормально, так что теперь он может поливать участок даже в самое жаркое время лета.
Он хорошо помнит, как здесь все выглядело, когда они только приобрели этот дом. Но Марта хотела иметь свои цветы — у нее так много ваз, — свой участок и не толкаться вечно в очередях за овощами.
Из-под навеса для инвентаря он выносит широкую тяпку и, насвистывая себе под нос, крупными, тяжелыми шагами идет за дом к огороду, примыкающему к саду. Надо окучить горошек и картошку.
Он любит этот пятачок земли. Почва здесь рыхлая, песчаная и требует удобрений. Но она была им нужна позарез, вспоминает он, когда их дочка была еще совсем маленькая, когда вместо денег ходили продовольственные карточки, а мяса, считай, вовсе не было. Тогда же сгодился для дела и расположенный рядом луг — кормить кроликов, о которых теперь нет и помину. Теперь там, где раньше были самодельные клетки, расставлены садовые скамейки и качалки под тентом.
Огород Марта тоже хочет убрать. Она ругает Фридриха за то, что он занимается мелочами и совсем не оставляет времени для себя. Он в таких случаях делает вид, будто не слышит ее упреков, а сам думает о том, что малину надо бы подрезать, или о том, что капуста просит воды. Лишь однажды, когда даже дочь и та сказала, что он придумывает себе забот выше головы, он усмехнулся, а потом, вразумив ее, как в старые времена, серьезно проговорил: «Хотел бы я на вас поглядеть — если откажусь от этого пятачка, — когда вы не сможете спуститься к насыпи и к реке через сад…» Марта на это только рукой махнула, а дочь отмолчалась.