Настали темные времена, как их назовут позднее, однако белизна берез не померкла. Женщины из ремтростовского дома понурились под упавшей на них тенью, когда в армию призвали старшего сына Клеры.
Клера смотрела на него, все зная и ничего не понимая. Так все знает скотина, которую в последний раз выводят из хлева. Знает и упирается. Но ведь то скотина.
Муж Клеры, вернувшийся с войны на деревянной ноге, сидит вахтером в шахтоуправлении. У теперешних шахтеров чужие лица, чужие голоса. Взгляд у них беспокойный, мерцающий; такой появится потом у Клеры, когда все будет позади. Глаза других погасли, ослепли от долгих часов работы под землей.
«Не дай бог, чтобы с нашими обращались так же, как мы с ихними».
Терриконик, будто огромный зверь, бросает свою тень на Клеру.
В конце первой войны Клере пришлось однажды на руках унести старшего сына с терриконика.
В доме тогда стояла сырость и пахло погребом. Это были последние дни осени. Мать лежала больная под волглым одеялом. Двухлетняя дочка и грудной малыш спали в каморке.
Клера взяла старшего сына на терриконик за углем.
Ветер накидал с березняка на склон толстый слой листвы, она лепилась к земле, скользила под подошвами. Из-под ног мальчика на Клеру скатывались камешки, к тому же угля внизу было мало, поэтому она постепенно забралась выше сына.
Вдруг порода осыпалась. Клера услышала глухой удар, а вслед за ним крик. Сын лежал у подножия терриконика. Она принесла его домой. Поднесенная к губам мальчика пушинка едва шевельнулась. Он еще долго был не в себе и боялся громких звуков. Младшенький искусал Клере всю грудь, но молоко у нее не шло, пропало. Он был беленьким, худеньким и умер от тифа в первый послевоенный год. У Клеры тогда побелели виски.
Совсем поседела она, когда старшего забрали в армию…
Листья на березах кое-где уже желтые, Клера стоит у железной дороги.
Мимо несется состав, из товарного вагона ей машет сын. Поезд уже промчался мимо, и только тогда она догадалась, что это был он. Ее слов он, наверное, не расслышал. Сын уехал далеко на восток.
— Многие из того поезда полягут, — сказала дома мать.
«Мой тоже», — мелькнуло в голове у Клеры. Она твердит себе: «Нельзя так думать, какая же ты мать после этого». Она молится за него. Распускает старые вязаные вещи на новые носки, перчатки, наушники, напульсники, чтобы не застудили сына лютые русские морозы.
Ей снится, что сын лежит в окопе. Вдруг заснеженное поле между нею и сыном загорается. Она идет в огонь, и пламя гаснет. Земля красная, скользкая, и Клера падает, падает, пока не просыпается.