Ночевать я там не собиралась, отправилась налегке, взяв только побольше мелочи на карманные расходы. Я села в поезд, хотя автобусом добралась бы вдвое быстрее, но впереди было целых два свободных дня, и я решила ехать в Ф. не торопясь, тем же путем, что и в детстве…
У перрона в Ф. все так же буйно росла трава с одуванчиками — это было первое, что я увидела и летом сорок третьего, выпрыгнув из вагона. Нас эвакуировали сюда из-за сильных бомбежек, здесь мы были в безопасности.
Неузнанная прошла я с перрона через проход к вокзалу. Да и кто мог узнать меня спустя двадцать лет, даже контролер у входа в вокзал стоял совсем другой. Он окинул меня пристальным взглядом. Наверняка лишь потому, что я была чужая здесь, новое лицо. В таком захолустье, как Ф., контролер на вокзале уж точно знает, кто приезжий, а кто здешний. Но, возможно, человек этот просто испытывал свою проницательность, пытаясь определить, к кому это я приехала. Но у меня в Ф. нет родственников, я не знаю даже, живут ли здесь еще Литти и Нанти — подруги моего детства.
Я вошла в здание вокзала. Табличка «К залам ожидания» висела на прежнем месте. В Ф. два зала ожидания: первого и второго класса. Тогда, помню, «второклассный» зал был для нас в зимнее время местом встреч за чашкой горячего чая или кофе у докрасна раскаленной железной печи. Ведь молодежных клубов еще не существовало.
А вот и привокзальная площадь, обсаженная каштанами. Между ними несколько лип. Будто приветствуя меня, каштаны подняли свечи, среди которых больше белых, чем красных. Слева — памятник павшим воинам, за ним почта. И повсюду расставлены огромные каменные чаши — из них выглядывает запыленная зелень и цветы. Всмотревшись, я различила там пустые коробки из-под сигарет и пирожных, хотя рядом высились урны для мусора из того же камня.
Хорошо все же, что Эрнст не поехал со мной, эти каменные чаши его опять бы разозлили. Он убедился бы воочию, что теперь такими предметами украшают даже деревни. Я его знаю, он помчался бы в местный Совет выяснять, кто сделал эти чаши. Дело в том, что у нас в Д. обосновался весьма предприимчивый каменотес, который очень неплохо зарабатывал на таких чашах. По самым скромным подсчетам, они приносили доход, в десять раз превышающий выручку от изготовления надгробных плит. И вот как-то Эрнст выступил в местной газете со статьей, направленной против каменотеса и ответственных лиц в горсовете. Однако ни отцам города, ни каменотесу это ничуть не помешало и в дальнейшем украшать улицы, площади и скверы подобными «произведениями искусства».