У солдата было юное лицо и робкие, нежные глаза.
Снег таял. Они шли по центру Лейпцига. Как раз была открыта ежегодная Лейпцигская ярмарка. Кандида с криками восторга останавливалась перед каждой витриной. Мать хотя и не противилась, но едва принимала участие в открытиях дочери. Она размышляла. И Кандида знала об этом.
У рыночной площади мимо них проехал красивый большой автомобиль, огненно-красный и блестящий. Он долго сопровождал их, но мать ничего не замечала. А потом остановился впереди, чуть поодаль. Из автомобиля вышел мужчина и все хотел что-то сказать матери. Кандида это точно видела. Они прошли мимо, и Кандида обернулась, потому что мужчина внимательно на нее посмотрел.
— Бамбула! Кандида!
Девочка почувствовала, как испугалась мать, как она, прежде чем обернуться на зов, крепче схватила дочь за руку.
— Так ты, значит, эксплуататором стал?
— Какой уж там эксплуататор! С шестьюдесятью-то эксплуатируемыми! Я работаю по двенадцать часов в сутки и собираюсь на следующий год защитить диссертацию. А как твои дела? Все ли у тебя есть для того, чтобы одержать надо мной верх?
Мария закрыла глаза. Надолго. Кандида видела взгляд мужчины, чувствовала, как насмешливость сменилась нежностью. Ее осенила догадка, на секунду она взглянула ему в лицо, а потом обратила все свои чувства к матери и растерялась, потому что Мария словно окаменела.
С отцом Кандиды Марию связывало славное время, лучшее в жизни — так Марии казалось. Они были вместе и днем и ночью, делили одну постель на двоих, один письменный стол, за которым и ели, и работали. Стол этот занимал все пространство между кроватью и стеной, так что в комнате не помещался даже стул. Прошли годы, прежде чем Мария позволила другому мужчине прикоснуться к себе. Тот, другой, стал ей близок в мгновенье горького одиночества, ибо расстояние было непреодолимо. Когда Мария открыла глаза, взгляд ее был спокоен.
— Осенью я был в Огайо, на ярмарке электронного оборудования. Право же, забавно побывать в подобных местах. Сразу оживают мальчишеские мечты. Но потом все становится совсем другим…
У мужчины был мягкий голос.
Мать сидела, поставив локоть на стол, возле чашки с кофе, чего никогда не позволяла делать Кандиде.
— Я буду снова учиться, теперь уже на журналиста. Сегодня была в университете.
Смех у Марии был низким, грудным.
— Кандида меня уже не помнит, — заметил мужчина.
Кандида увидела его умоляющий взгляд, обращенный к матери, почувствовала, как быстро и громко стучит ее сердце.
— Ты тогда была очень маленькой, — сказала мать. — Это твой папа.