Кроме того, нельзя завернуться в плед, пойти в нем на улицу и благосклонно улыбаться на восторженные восклицания: «Ты сама его связала?!» Пледу приходится жить в одном месте.
Не поймите меня превратно, я всегда была любительницей пледиков. У всех нас, троих детей, были свои особенные одеяльца. Мое было розовое, с овечками с одной стороны (мне хотелось бы думать, что это стало предвестником многих тысяч долларов, которые я потрачу на шерсть, когда вырасту) и простеганное белой тканью – с другой. Это была такая разновидность нежности, которая ощущается всей кожей.
Я называла его «мой одеяльчик» и таскала с собой повсюду вместе со старым плюшевым львом по кличке Глория. Глория раньше принадлежала маме и весила почти три с половиной килограмма, причина стала понятна, когда однажды случайно (как я думаю) отрезала хвост и обнаружила, что игрушка набита не ватой, а твердыми белыми бусинами. Я отчетливо помню, как тайком решила искупать Глорию в бассейне моей бабули. Она утонула.
«Мой одеяльчик», однако, был священен. Мне нравилось сворачиваться под ним калачиком и носить его как накидку, и строить из него многочисленные «крепости». Больше всего я любила расстегнуть молнию на пододеяльнике и уютно устроиться внутри с книгой, в этом убаюкивающем теплом пространстве. Еще до того, как я узнала хоть что-то о ткани или пряже, мне нравилось создавать эти крошечные миры, в точности соответствующие моим требованиям.
Но мое стремление к уюту никогда не сравнится со стремлением Морайи.
Восклицание «Уютно!!!» стало практически ее коронной фразой – с обязательным погружением в самые мягкие подушки дивана или в груду только что высушенного постельного белья. Ее рвение к удобству непреодолимо, как у собаки, натасканной на розыск трюфелей, она руководствуется им в выборе свитеров-оверсайз и свободных штанов на эластичной резинке, которые все равно выглядят симпатичнее, чем вся моя одежда вместе взятая, плюс огромное множество разнообразных пончо. Морайя облачалась в свои мягкие безопасные пространства с выдохом облегчения.
Ее детское одеялко было тканым, сделанным из тысяч нитей пастельных тонов, которые становились все тоньше с каждой стиркой. Когда она стала старше, Мэттью унаследовал его по классической традиции третьего ребенка во всем мире. Но он сумел сделать его своим. Он окрестил его «мой май-май» и посрамил мою приверженность «одеяльчику», таская его с собой повсюду в прямом смысле этого слова. Можно было точно определить, где оно побывало, потому что оно начало распадаться на кусочки, оставляя на своем пути обрывки ниточек («май-май нитки»). Однажды наша семья поехала в путешествие в Пуэрто-Рико с ночевкой на яхте, а на следующее утро, выглянув в море, я увидела скопление «май-май ниток», застрявших в камнях, развевающихся на соленом ветру.