Еврей привел меня к себе на квартиру и там вручил узелок с бельем, платье и башмаки. Он накормил меня гусиным бульоном, потом вареной гусятиной, потом жареной, и всего этого я не мог переварить до самого Люблина. На дорогу дал он мне бутылку отменного меду, проводил к поджидавшей подводе и даже слушать не захотел о какой-либо плате.
- Мне просто совестно было бы брать деньги от такой особы, что возвращается из эмиграции, - отвечал он на все мои уговоры.
Только когда я уже садился в телегу, он отвел меня в сторону и, оглянувшись, не слышит ли кто, зашептал:
- Может, у вас, ваша милость, есть венгерские дукаты, так я куплю. Я вам по совести заплачу, потому что мне нужно для дочки, она после вашего Нового года выходит замуж.
- У меня нет дукатов, - отвечал я.
- Ваша милость ездили на венгерскую войну, и у вас нет дукатов? удивился он.
Я уже поставил ногу на ось, но еврей вторично отвел меня в сторону.
- А может, у вашей милости найдутся какие-нибудь драгоценности?.. Колечки, часики, браслетики... Чтоб я так здоров был, я заплачу вам по совести, потому что это для дочки...
- Нет у меня, брат, ничего, честное слово...
- Ничего? - повторил он, широко раскрывая глаза. - Так зачем же вы ходили в Венгрию?..
Мы тронулись в путь, а он все стоял, держась рукою за бороду и жалостливо покачивая головой.
Подвода была нанята для меня одного. Однако на первой же улице возчик встретил своего брата, у которого было спешное дело в Красном Ставе.
- Позвольте, ваше благородие, захватим его, - попросил возчик, снимая шапку. - Где будет плохая дорога, он пешком пойдет...
Пассажир уселся. Не успели мы доехать до городского вала, как нас остановила какая-то еврейка с узлом и стала о чем-то громко разговаривать с возницей. Оказалось, что это его тетка, у которой в Файславицах заболел ребенок.
- Может, позволите, ваше благородие, так она к нам подсядет... Она совсем невесомая... - опять попросил возница.
Потом уже за городом, в разных местах, нам по дороге попалось еще трое родственников моего возницы, который подобрал их под тем предлогом, что мне будет веселей ехать. И вот они оттеснили меня в самый задок телеги, отдавили мне ноги, курили вонючий табак и вдобавок тараторили как одержимые. Однако же я не променял бы моего тесного уголка на самое удобное место во французском дилижансе или в английском вагоне. Я был на родине!
Мы ехали четыре дня, и мне казалось, что я нахожусь в передвижной молельне. На каждой стоянке какой-нибудь пассажир исчезал и вместо него появлялся новый. Около Люблина мне свалился на спину тяжелый тюк; поистине чудо, что я не погиб. Под Куровом мы несколько часов простояли на шоссе, потому что пропал чей-то сундук и возчик верхом поехал разыскивать его в корчму. В довершение ко всему во время пути я чувствовал, что лежавшая у меня на ногах перина населена гуще, чем Бельгия.