– Заткнись! – бормочет она.
В комнате воняет нестиранными подгузниками, Шарлотта видит еще один, свернутый, лежит в углу, куда мать бросила его, забыв выкинуть. Слава богу, еще есть чистые. Малыш ревет, протягивая к ней руку.
– Я сказала – заткнись!
Шарлотта разворачивается, оставляя Даниеля цепляться за дурацкого кролика, а когда возвращается в свою комнату, его рыдания смолкают. Он тоже учится, понимает: нет смысла реветь, если все равно никто не придет. А может, ее мать права. Может, он просто лучше Шарлотты. «Счастливый ребенок. Ничуть не похож на Шарлотту. Она всегда была сучкой. Ад, не девка, ну и трудно с ней было! С первого дня от нее одни неприятности. А Даниель всегда улыбается». Но Шарлотта знает, что имеет в виду ее мать. Отец Даниеля никуда не уходил.
Она аккуратно вставляет кассету в магнитофон, кидая взгляд на дверь, нажимает «плей», и в ее уши течет музыка Кейти. Ей знакомо большинство из песен, начиная с «Самых популярных хитов»[16], хотя она и не такой знаток музыки, как Кейти, а ее мать никогда не покупает ей ни кассет, ни магнитофонов. Шарлотта подпевает, представляя себя на побережье вместе с Кейти, а их семьи исчезают в дымке. Потом идет песня Фрэнки Вейна «Уедем, детка», она прислушивается к словам, потом перематывает и слушает еще раз. Речь идет об отъезде. Уехать куда-нибудь в другое место. Оставить позади все это говно. Это их песня, она сразу же понимает. Все их выдумки, все фантазии, мысли об их семьях, убитых неизвестным в их кроватях, о том, что исчезают все, кто их когда-либо обидел, как Кейти душит свою мать и маленького вонючку Даниеля, превращает их в прах, как старые дома на Спринг-стрит, – все есть в этой песне. Вот почему Кейти записала ее. Она чувствует то же самое. Они всегда чувствуют одинаково. Наверное, это и есть любовь.
Перемотка. Воспроизведение. Время идет. Тони не возвращается уже больше часа, паб находится слишком близко от магазина, противиться невозможно. И вообще сегодня день рождения Даниеля, и тут, к счастью, в перерыве между песнями она слышит его шаги по лестнице и тут же засовывает «Вокман» под подушку.
– Тебе сказали присматривать за ребенком! Он выпал из кровати. Голову разбил.
Шарлотта молчит. Бесполезно. Из комнаты по другую сторону коридора Даниель зовет маму. Его голос звучит устало. Давно ли он плачет?
– Ты хочешь напустить на нас социалку? На твою мать?
Тони вытаскивает ремень из брюк, его лицо покрывается пятнами, и она знает: это с ним бывает всегда, когда он совсем срывается с тормозов. Это Даниель во всем виноват – вот все, о чем она может думать, когда он наносит первый удар. Все стало хуже с того дня, когда появился этот идеальный ребенок. Никто ни разу не ударил Даниеля. Почему они не могут любить ее так, как любят его? Что в нем такого особенного? Шарлотта замыкается на своей ярости, кусает изнутри щеку. Благодаря этому она перестает плакать. Тони совсем выходит из берегов, когда она плачет. Это подкармливает чудовище, которое живет в нем. Вся его ненависть направлена на ребенка другого человека, который ест с его стола.