— Но позвольте… — вскинулся председатель судейской коллегии, недовольный таким ответом; однако архидьякон прервал его.
— Вы мои судьи и всё, что может послужить основанием для вашего суда, есть в моем дневнике, — твердо сказал он. — Судите меня. Я же себя уже осудил.
Эти слова заставили всю дюжину присяжных нахмуриться, но возразить было нечего: события 13 февраля в записях архидьякона представали очень подробно, и этого действительно было достаточно для вынесения смертного приговора, но…
— Что ж, давайте будем откровенны, — со вздохом предложил председатель. — Единственным весомым доказательством вашей вины в этом деле служит эта тетрадь, — он указующим жестом возложил руку на дневник архидьякона. — Однако в ней также упоминается имя одной очень значительной особы в такой ситуации, которая может быть весьма дурно истолкована, если обнаружить ее связь с собственно вашим преступлением.
Председатель на мгновение умолк, чтобы обвести взглядом присутствующих и, убедившись в том, что они не против принявшего такой доверительный оборот заседания, продолжил:
— Все копии дневника, имеющиеся в распоряжении суда, снимались с пропуском этой его части, но оригинал… он вызывает у нас опасения и представляет собой некоторое затруднение, а посему, я не вижу иного выхода, кроме как…
Председатель поднялся с высокого кресла и с тетрадью архидьякона в руках направился к висевшему на стене факелу. Абсолютное молчание сопровождало все его действия и уже через несколько минут единственный экземпляр дневника, описывающий обсуждаемое преступление священника и следующее за ним королевское торжество в Уайтхолле, был сожжен прямо в зале суда.
— Забудьте о том, что здесь произошло, — возвращаясь на свое место и бросая на всех присутствующих поверх своего неизменного пенсне многозначительный взор, посоветовал председатель. — Наш вердикт по делу об убийстве барона Анкеп, — он ударил молотком по столу, — несчастный случай.
— Ввиду отсутствия доказательств обратного, — иронично прошептал Павел, подходя к Люциусу, дабы отвести его в ратушу.
График судебных заседаний по делам Люциуса оказался очень плотным, и уже через день, — то есть 16 августа 1666 года, — должно было состояться третье за четыре дня слушание.
На очереди встало дело о гибели Маркоса Обклэра и лондонцы, не допущенные на предыдущее заседание, ждали его с нетерпением. Неудивительно поэтому, что на третьем по счету слушании в судебной зале Вестминстерского дворца собралась толпа еще большая, нежели присутствовала на первом. Особенно заметным было увеличение интереса к делам архидьякона со стороны представителей элиты столичного света: не их величеств короля с королевой, разумеется, но поговаривали, что на заседание инкогнито явился сам принц Джеймс. Что же до великосветских персон присутствующих открыто, то особое внимание привлекала к себе миссис Барбара Палмер.