«Итак, глава секты „Отверженных“ и первосвященник официальной церкви Лондона», — с удовлетворением сильной личности получившей достойного соперника подумал Мортимер. — «Прекрасно!».
А вслух, дабы попробовать силы в противоречии, произнес:
— Думаю, ваше преосвященство ошибаетесь, называя любовью страсть.
— Любовь мягкими волнами чувств обволакивает сердце и душу, страсть же беспросветной пеленой затуманивает рассудок — их невозможно перепутать, — отозвался прелат, но смотрел он при этом на Кристофера, ясно давая понять сектанту, что вступил в этот разговор отнюдь не ради собственного (и тем более не ради Мортимерова) удовольствия. Однако «Отверженный» сделал вид, что не замечает пренебрежительного к себе отношения со стороны священников.
— Я вижу, у церкви на сей предмет весьма поверхностные взгляды, — усмехаясь, отметил он. — А вы что скажете, сударь?
Кристофер, погруженный в созерцание красавицы Обклэр, не отвечал. Но и молчание продлилось недолго: сектант с епископом, словно черт и ангел, принялись внушать ему с разных сторон противные друг другу мысли.
— Страсть согревает нас пылкостью желаний.
— Но и сама скоро сгорает. Вместе с чувством.
— А любовь… она только душит.
— Да, порой мучительно медленно, но всегда приятно.
Кристофер все еще молчал, и могло даже показаться, что он не слушает своих навязчивых соседей, но от наблюдательности Люциуса не укрылись признаки испытываемого молодым человеком легкого внутреннего трепета, говорившего о том, что слова, все же, находят в его душе свой отклик.
Как бы то ни было, препирательства «Отверженного» и епископа рано или поздно должны были перекинуться с общего на частное и коснуться уже непосредственно Кристофера. Что собственно и произошло, когда Мортимер задал ему несколько бестактный вопрос:
— И что вы в ней такого находите? с виду обычная служанка.
Молодой человек вздрогнул, но будучи полностью поглощен своим чувством, не выказал в своем ответе, ни гнева, ни раздражения.
— В простом движении ее руки больше грации и изящества, чем в целом танце любой из здешних артисток, — вдохновленный возможностью вознести хвалу своей избраннице, произнес он. — В ее улыбке больше чувства, чем в игре любого актера; а в ее глазах больше жизни, чем в любом спектакле.
Напрягшийся было Люциус, вздохнул с облегчением: такой ответ Кристофера говорил об истинной чистоте его чувства. Но Мортимер упрямо пожал плечами:
— Не вижу в ней ничего, что могло бы соблазнить.
— Она обаятельна, — пояснил епископ, — а это гораздо важнее.
— Позвольте узнать, чем же?