Я проскользнул в свою комнату. Я хотел побыть один. Лишь я и четыре стены. Только я и стены. Я не хотел ни Рика, ни кого-либо еще. Я вдруг оказался в этом мир совершенно один. Один, мать его. Отделенный от всего, от любой общности. Есть лишь только я и мир. Вот что такое свобода. Я ощутил эту свободу внутри себя. Она волновала меня и пугала. Очень страшно осознавать свою отделенность от привычного мира, от мира,. который казалось является частью тебя. Страшно осозновать, что как ни крути, мы все равно одни, каждый из нас один даже когда ты обнимаешь своего новорожденного ребенка, или целуешь любимую супругу в пятидесятилетнюю годовщину свадьбы, или находишь единомышленников и дышишь с ними в такт. Ты все равно один. Один. Я вдруг осознал это в полной степени. Осознал это бремя свободы, бремя одиночества. И это осознание просто снесло мне бошку.
Машина отца исчезла за поворотом.
«Прощай отец» — сказал я.
«Прощай мать» — крикнул я.
В тот момент я понял, что нет дороги назад.
Верить или нет. Ваше право. Я человек конченный. Меня уже ничего не спасет. Меня не вытащить из дерьма, в котором я очутился. Не отмыться мне от него, не отделаться. Словно вторая кожа, приросло оно ко мне. Есть ли в этом какой-то высший божественный промысел или же это просто напросто стечение обстоятельств, я не знаю, да и не надо оно. Единственно, что для меня очевидно — я оказался на периферии добропорядочного мира. Я чужд этому миру, равно настолько настоль он чужд мне.
Я не помню, сколько я просидел в одиночестве в комнате. Я слонялся от стены к стене, от мысли к мысли. Я пялился в окно, словно надеялся найти ответы на мои вопросы там, в этом торжестве лета, в этой зеленой листве деревьев, которую трепал легкий ветерок, в этих солнечных лучах, бегающих по вчерашним лужам и бесцеремонно врывающихся в окна, в этом воздухе, пропитанном теплом и ожиданиями лучшего, в этом безоблачном небе, добродушно взирающем на нас со своих неосязаемых высот.
Раздался стук в дверь. Я знал, что это был Рик. Мой добрый друг Рик. Единственный человек, которому я был важен. Я открыл дверь. Рик смотрел на меня в упор. Господи. Видели бы вы этот взгляд. Рик все понял. Рику не нужны были мои объяснения, рассказы. Он и так знал все. Рик. Я бросился ему на шею. Я прижался к нему что было силы, так словно хотел понять — реален ли он, материален ли. Я не знаю, что на меня нашло. Я не хотел выпускать его из своих объятий. Я чувствовал, что Рику было неловко. Его смущали эти объятия, его смущало мое горячее дыхание у него на шее, на его загорелой, длинной шее, его смущали мои руки у него на спине, мои пальцы, которые впивались ему в спину. Но он стоял там. Он не швырнул меня, не оттолкнул. Он стоял там, принимая меня.