– Будешь еще воды? – спросил у отца Масахико, держа в руке стеклянный поильник. Но отец никак не отреагировал, как будто слова его сына влетели ему в одно ухо и тут же вылетели из другого. Масахико подошел ближе и переспросил, но, поняв, что реакции не последует, больше спрашивать не стал. Глаза отца уже не замечали сына. – Похоже, отец проникся к тебе интересом, – сказал мне с восхищением Масахико. – Все время он внимательно смотрит только на тебя. Давно уже он так живо никем и ничем не интересовался.
Я молча смотрел в глаза Томохико Амаде.
– Странно. Что бы я ни говорил, на меня он даже не посмотрел, а с тебя не спускает взгляд.
Я не мог не уловить в тоне Масахико легкий отзвук черной зависти. Ему хочется, чтобы отец смотрел на него, – он желал этого с самого детства.
– Наверное, от меня пахнет красками, – сказал я. – Этот аромат вызывает у него какие-то воспоминания.
– Ты прав, такое вполне может быть. Я-то уже и забыл, когда в последний раз брал в руки настоящие краски.
В его голосе не осталось никаких мрачных оттенков: передо мной вновь стоял прежний беззаботный Масахико. И тут вдруг задрожал его маленький сотовый телефон, лежавший на столе. Масахико вздрогнул.
– Ах, черт! Забыл его выключить. В палате разговаривать по телефону запрещено. Я выйду на улицу и поговорю там. Ничего, если я ненадолго отлучусь?
– Конечно.
Масахико взял в руку трубку, проверил, кто ему звонит, и направился к двери, но по пути обернулся ко мне и сказал:
– Возможно, я немного задержусь. Пока меня не будет, поговори с отцом о чем-нибудь?
Ответив на вызов и что-то шепча в телефон, он вышел из палаты и тихо прикрыл за собою дверь.
Так мы с Томохико Амадой остались в комнате вдвоем. Он все так же пристально смотрел на меня. Пожалуй – пытался меня понять. Мне стало немного не по себе, и я встал с кресла, обошел кровать в изножье и приблизился к окну, смотревшему на юго-восток. За стеклом раскинулась ширь Тихого океана, и линия горизонта словно упиралась в небо. Я проследил ее взглядом от начала и до конца. Такую длинную и красивую прямую человек провести не сможет, какую бы линейку ни взял. В пространстве под этой линией, должно быть, в непрерывном движении копошатся бесчисленные жизни. Мир этот полон бесчисленными жизнями – и таким же количеством смертей.
И тут у меня вдруг возникло ощущение, что мы с Томохико Амадой в палате не одни. Я обернулся и понял: так и есть.
– Да, судари наши, вы здесь не суть только вдвоем, – произнес Командор.