– Признаться, когда я недавно забирался в тот склеп, во мне такое вот зародилось и пустило корни. В склеп за кумирней, который мы вскрыли, сдвинув камни. Помните, что было тогда?
– Прекрасно помню.
– За тот час, что я провел во мраке, я глубоко познал собственную беспомощность. Если б вы только захотели, я бы остался на дне того склепа один. Без воды, без еды истлел бы и, рассыпавшись, стал горсткой праха. Выходит, вот и все, что представляет собой мое бытие.
Я молчал, не зная, что на это сказать. Тогда продолжил Мэнсики:
– Мне пока достаточно уже того, что Мариэ Акигава – возможно, мой родной ребенок. И я не думаю, что хотел бы выяснять это досконально. В свете этой возможности я переосмысливаю себя.
– Ясно, – ответил я. – Всех нюансов я не уловил, но ход вашей мысли, кажется, понял. Однако, Мэнсики-сан, что вы в конечном итоге хотите добиться от Мариэ Акигавы?
– Не подумайте, что я об этом не размышляю, – сказал Мэнсики и посмотрел на свои руки – красивые, с длинными пальцами. – Человек держит в голове разные мысли, хочется им этого или нет. Однако для того, чтобы узнать, как все сложится, приходится ждать. Потому что всему свой час, и только время даст все ответы.
Я помалкивал. О чем он думает, я не знал и, если честно, знать не хотел. Я понимал: если я это узнаю, мое положение станет куда щекотливее, чем сейчас.
Мэнсики помолчал, а затем спросил у меня:
– Однако, оставаясь с вами наедине, Мариэ Акигава, похоже, не прочь и сама поговорить, по словам Сёко Акигавы.
– Наверное, – осмотрительно ответил я. – В мастерской мы с ней свободно болтаем о разном.
О том, что Мариэ пришла сюда вечером с соседней горы по секретной тропе, я, разумеется, не сказал. Это наша с ней тайна.
– Она к вам привыкла? Или же вы ей просто больше нравитесь?
– Ее по-настоящему интересует живопись, художественное выражение в целом, – пояснил я. – Не всегда, но бывает, что, когда речь заходит о картинах, Мариэ говорит довольно красноречиво. Она действительно немного странная девочка. Даже в изостудии почти ни с кем из детей не разговаривает.
– Это к слову о том, что дети-сверстники не могут ладить между собой?
– Пожалуй. По словам ее тети, и в школе она подружек не заводит.
Какое-то время Мэнсики молча думал обо всем этом.
– Однако с тетушкой она держится открыто, – наконец произнес он.
– Похоже на то. Судя по ее рассказам, к тетушке она куда более привязана, чем к отцу.
Мэнсики молча кивнул. В этом его молчании, как мне казалось, таился некий смысл. Я спросил у него:
– А что за человек ее отец? Ведь вы о нем наверняка что-то знаете?