Шарко завилял хвостом и снова уткнулся в разбросанную солому, настороженно вслушиваясь. Бородатый красноармеец пожал плечами, посмотрел на хутор, оглянулся вокруг. Из Грякова, где жил Стародуб, отец Василька, до этого хутора было не меньше пяти верст, и один пес сюда не прибежал бы. Но сейчас его интересовало поведение Шарка.
— Может, там беляк запрятался? Пойдите посмотрите. Два красноармейца начали разгребать солому, пока не увидели под ней мальчика. Он был бледен и, казалось, крепко спал. Красноармеец приложил запыленное ухо к его груди.
— Живой. Нашим снарядом, наверно, контузило. Они оставили его на соломе и побежали догонять бородатого.
Бородатый, услыхав о ребенке, быстро вернулся назад. В контуженном мальчике он сразу узнал Василька. Василек был в длинных штанах с одной подтяжечной через плечо. Подтяжечка теперь была оторвана. Чтобы облегчить мальчику дыхание, бородатый расстегнул рубашонку и поясок на штанишках.
Из-за пазухи выпала книжка «Политграмота» и фуражка с дырочкой над ухом. Он посмотрел на простреленную фуражку и вытер ею покрасневшие глаза.
— Отца, наверно, искал, — и осторожно поднял мальчика на руки.
Когда Василька положили на подводу, он открыл глаза и недоуменно обвел взглядом склоненные над ним лица. Бородатого он не узнал, но на фуражке другого красноармейца увидел звезду и быстро поднялся.
— Где батя? Пускай домой идет… гайдамаки с чубами маму побили, и пожар…
Один красноармеец глубоко вздохнул.
— А отца в госпиталь уже повезли.
— Найдем отца, — сказал бородатый. — Ты полежи немножко, а отец как только выздоровеет, так тебя и возьмет. Ляг.
— Домой бы его отправить.
— Какой там дом у партизана! Сожгли, слыхал, и мать, наверно, забрали.
— Пускай, сначала придет в себя мальчик, а там отец вернется.
Василек снова закрыл глаза и обессиленно склонился бородатому на руки. На дороге сидел, нетерпеливо перебирая передними лапами, Шарко. На глазах у него блестели слезы.
Аркадий Гайдар
Р. В. С
Рассказ
1
Раньше сюда иногда забегали ребятишки затем, чтобы побегать и полазить между осевшими и полуразрушенными сараями. Здесь было хорошо.
Когда-то немцы, захватившие Украину, свозили сюда сено и солому. Но немцев прогнали красные, после красных пришли гайдамаки, гайдамаков прогнали петлюровцы, петлюровцев — еще кто-то. И осталось лежать сено почерневшими, полусгнившими грудами.
А с тех пор, как атаман Криволоб, тот самый, у которого желто-голубая лента пересекала папаху, расстрелял здесь четырех москалей и одного украинца, пропала у ребятишек всякая охота лазить и прятаться по заманчивым лабиринтам. И остались стоять черные сараи, молчаливые, заброшенные.