Спотыкаясь, по выложенной камнем дорожке, бежал совсем мальчишка еще, лет пятнадцати. Но уже с пистолетом за поясом и волчьим блеском в глазах, не понявших грань между добром и злом, и уже вряд ли когда они сумеют ее понять.
Подросток подбежал к хозяину, и что-то в пулеметном темпе защебетал по-испански. Я не понял ни слова, мои конвоиры тоже, но Лайон нахмурился, и я понял, что что-то пошло не так. Он быстрым шагом двинулся к эквадорцу и придвинувшемуся к нему шейху со свитой, на ходу отдав указание:
— Отведите Беркутова без меня. Я скоро буду. Живо! — он неожиданно зло зашипел в конце фразы.
Очень быстро, в соответствии с приказом, меня поволокли обратно. Я успел еще увидеть, что Алессандру, тоже закованную в кандалы, аккуратно повели следом на за нами. Но потом она и сопровождавшие ее «серые береты» исчезли в боковом ответвлении осевого коридора. А я вспоминал ее перепуганное красивое лицо, обрамленное сбившимися вьющимися волосами, и думал — а не померещился ли мне в послебоевом бреду тот мимолетный поцелуй? Может, мое измученное сознание сыграло со мной злую шутку, и я захотел чтоб меня, как рыцаря из древних романов, одарила лаской прекрасная принцесса, или дама сердца, или как они там еще зовутся в рыцарских романах? А вдруг это все — и слова, и то, что было потом — просто мираж?
До скрежета зубовного хочется поверить в обратное.
Меня провели по крутой лестнице, узенькому короткому коридору, затерянному где-то в самых глубинах особняка, и ввели в комнатку, метра четыре на столько же.
Здесь был стол, на котором стоял компьютер, а рядом — колченогий табурет. Еще пара стульев у стены, у дальней стены — низкий застекленный стенд с немногочисленными бутыльками и коробочками будто бы медицинского вида, а посредине — кресло, до боли напоминающее стоматологическое. Меня усадили в него, и главным отличием от зубоврачебного сидения, в этом обнаружились гибкие пластиковые ремни…
— Парни, вы хоть перед тем, как эту хрень на мне застегнете, наручники снимите, а то руки отваливаются, — попросил я слабым голосом. И вполне убедительно изобразил на лице нечеловеческие муки, тем более и напрягаться для их изображения мне не нужно было, болело все немилосердно.
Мне бы только суметь добраться до ножей.
Они заколебались — очевидно, достаточно живо представляли, что должен чувствовать человек после встречи с Немалером. Но с другой стороны, после встречи со мной сам Немалер себя уже не чувствует никак.
Но все-таки они сняли кандалы, что с калеки взять. Тем более привязные ремни проще было застегивать без них. Зато теперь я был стянут и по рукам, и по ногам. Полюбовавшись на дело рук своих, солдаты уселись на стулья, предусмотрительно вытащив пистолеты из-под подмышек. А я насколько мог отдыхающе разлегся в кресле, и прикрыл веки.