У входной двери их дожидалась мать.
— Как много почты. Должно быть, тяжело ее нести.
— Я мог бы снести всю сумку, — заявил Грег, — если бы захотел. Он сказал, когда-нибудь я смогу это сделать.
— И я тоже, — запротестовал Марв. — Он сказал, что мы оба сможем.
— Я уверена, это будет чудесно, — сказала Эстер и начала просматривать почту, складывая счета в одну сторону, рекламные листки — в другую. Письмо было только одно.
Эстер долго смотрела на знакомый почерк на конверте. Потом сказала холодно и спокойно:
— Теперь, мальчики, вам лучше пойти к Энни.
Их испугал тон ее голоса, им не верилось, что мать может так говорить с кем-либо из них или с обоими сразу.
— Ненавижу Энни! — закричал Марв. — Я не хочу…
— Делай, что я сказала, Марвин.
— Нет! Не хочу! Ненавижу Энни!
— И я ее ненавижу, — сказал Грег. — Мы научим новую собаку кусать ее.
— Р-р-гав!
— Гав, гав! — Она кусает Энни.
— Гав, гав! — Кусает старого Рудольфа.
— Прекратите, — сказала Эстер. — Ну, пожалуйста, будьте хорошими мальчиками.
— Гав, гав! — Всех перекусала.
— Кроме нас.
— Гав!..
— О, Господи! — воскликнула Эстер, повернулась и, пробежав через вестибюль, скрылась в библиотеке.
Ее поспешное бегство и громкий стук захлопнувшейся двери на мгновение озадачили мальчиков. Потом Марв полувопросительно произнес:
— Гав?
— Да заткнись ты. Как маленький. Заткнись.
Марв заплакал:
— Хочу к маме. Хочу к моей мамочке.
* * *
Письмо со штемпелем Коллингвуда было адресовано Эстер и написано рукой Рона. Она заранее знала, что новости печальные, и старалась подготовить себя, воображая худшее: Рон покинул ее ради другой женщины и не вернется.
Она оказалась права только наполовину.
«Дорогая Эстер! Ты, возможно, уже знаешь правду: Телма ждет ребенка от меня. Не стану оправдываться и что-то объяснять, не могу. Так уж случилось — вот и все, что я могу сказать. До сегодняшнего вечера я не знал о ребенке. Это было для меня страшной неожиданностью, слишком страшной, чтобы я мог ее выдержать. Господи, что я сделал тебе и Гарри!
Я не прошу у тебя прощенья. Зато обещаю, что впредь уже ни тебе, ни кому-нибудь еще не причиню зла. Не гожусь я для жизни. Я болен разумом, телом и душой. Да поможет мне Бог.
Рон»
Эстер не упала в обморок, не закричала, не разразилась рыданиями. Она стояла окаменелая; только глаза бегали по строчкам, читая и перечитывая письмо.
Она не заметила, как дверь открылась, а когда подняла глаза и увидела Энни, никак не могла сфокусировать взгляд. Энни как будто расплывалась в тумане, казалась далекой и окруженной гектоплазмой.
— Миссис Гэлловей!