После таких деяний культурное ядро почти беззащитно. Прежние установки были грубо заменены новыми идеологическими конструкциями. Слабыми, еще толком не устоявшимися. Коллективная воля — полуразрушена.
Тем и страшен переходный период, что новым властям во многом приходится опираться на старые идеологические конструкции. В такое время возможно всякое.
И это время может продолжаться десятилетиями. Для того, чтобы общество устоялось, проросло невидимыми скрепами, требуется, как минимум два-три поколения.
«Молекулярная агрессия в культурное ядро общества», как установил сеньор Антонио, не есть изречение некой истины, неизвестной доселе. Это вал книг, журнальных статей, телепередач, в которых нужные власти установки повторены бесконечное количество раз. То самое, детально описанное сеньором Антонио, длительное усилие аппарата управления, из которого рождается коллективная воля народа.
«Пассивная революция» была спроектирована в соответствии с разработками Грамши. Советник вечно пьяного и вечно молодого дирижера-любителя писал откровенно: «Трансформация российского рынка в рынок современного капитализма требует новой общественной организации и радикальных изменений в ядре нашей культуры».
Не учли только одной мелочи. Люди советской страны за последнее столетие пережили столько негуманных экспериментов властей, что говорили сами о себе: «Нас и дустом пробовали. Но живем». В их подсознание с молоком матери впитался безусловный императив: власть всегда врет. Не потому ли наш человек, плоть от плоти многократно обманутых родителей, внимательно прислушивается к слухам и более всего доверяет информации, почерпнутой из личного общения?
Слухи о невероятных событиях в предгорьях, от которых официальные новостные агентства презрительно отмахивались, ширились, находили подтверждения и потому заставляли обывателя серьезно задуматься.
* * *
Разговор двух подружек, случайно встретившихся в неухоженном, заросшем буйной зеленью парке, при полном попустительстве коммунальщиков становящимся настоящим куском леса внутри нового микрорайона.
— Колю помнишь?
— Помню. Как он там?
— Письмо прислал. Пишет, страшно очень было. Так страшно, что бумага не передаст. Жена и дети … он не знает, где. Сам успел побывать в лагере беженцев. Но теперь самое страшное, говорит, позади. Он в ополчении. Пишет, что люди решили вернуться домой. И, чтобы получилось наверняка, взяли в руки оружие.
— Что еще пишет?
— Пишет, что все они жестко настроены на справедливость и понимают ее правильно.
— Подожди, уляжется все, станет спокойнее, и пообрежут крылышки нашим героям-то.