— Может быть, — передёрнул плечами Архимаг. — Что теперь-то об этом думать. Надеюсь, что больше мы в такую зад… эээ… ситуацию не попадём.
— «Блажен кто верует, тепло ему на свете!», — процитировала я.
— Это сейчас твоя вредность говорит или дар Пифии активировался?
— Это Грибоедов сказал, — парировала я, и тоже посмотрела в ту сторону, куда пялился Инк.
По аллее, катя перед собой детскую коляску шла Дашка. Моя Дашка!!! Доченька моя…
— А теперь, Туристка, слушай меня внимательно, — горячо зашептал Инк, крепко схватив меня за руку. — Не вздумай орать на весь парк: доченька моя! Вспомни, как ты выглядишь — лет на десять моложе её. Ты понимаешь?
Я кивнула, заодно и слёзы смахнула, а то взгляд застилать стали.
— Нам с тобой предстоит командировка долгая, а я тебе должен. Поэтому и привёл сюда, чтобы могла убедиться, что дочь твоя жива, здорова и счастлива. Чтобы не беспокоилась о ней. Ты слышишь меня?
Я опять кивнула, не отрывая взгляда от самого родного во всей Вселенной лица. Доченька… Она подходила всё ближе. Было видно, что весь мир, для неё сосредоточился на младенце, лежавшем к коляске. Она нежно улыбалась ему, и что-то тихо, не то говорила, не то напевала.
— Люли — люли, прилетели гули…, — донес ветерок знакомые слова.
Эту песенку пела мне мама, потом, убаюкивая, я пела её Даше, и вот она поёт её своему ребёнку.
Почувствовав мой пристальный взгляд, дочь скользнула по нам рассеянным взором и продолжила свою прогулку.
— Она уходит, — теперь уже я схватила Инка за рукав куртки и затрясла. — Ну, сделай же что-нибудь!!!
Страж вздохнул, исполнил что-то пальцами. Платок, небрежно повязанный вокруг Дашиной шеи, соскользнул и, подхваченный ветром, полетел в нашу сторону.
— У тебя пять минут, — предупредил друг, придерживая ранец со спящим Филиппом. — И говори по-чешски.
— Slečno, to jste upustila?, — мгновенно сорвалось у меня с языка, а мысленно повторила: — «Девушка, это вы обронили?»
Даша остановилась, оглянулась и увидев в моей руке платок охнула, прикоснувшись к шее. Платок был мой. Разноцветные кошаки, плотно сидящие на крышах, украшали шёлковое полотно забавными ушами, хвостами и улыбками. Мне было несказанно приятно, что дочь носит его, как память обо мне.
— Oh, diaky. To je moje, — и благодарно прижала ладонь к груди, а продолжила, почему-то по-русски: — Какая же я растеряша!
— Просто ткань скользкая, наверное, стоит брошью закалывать, чтобы не потерять, — перешла на русский и я, вешая платок на ручку коляски. — Можно?
Чтобы не напугать или не рассердить молодую мать чрезмерным любопытством прежде, чем заглянуть в люльку, никогда не лишне спросить разрешения.