Сколько ни старалась между тѣмъ Софья отклонить отъ себя разговоръ о столь непріятномъ предметѣ, но оба, и мужъ и жена, хотѣли оправдаться, или, по крайней мѣрѣ, по возможности извинить себя. Она не могла отдѣлаться отъ сестры. Оставшись наединѣ, Елисавета сообщила Софьѣ всѣ подробности. Но не взирая на то, что Елисавета разсказывала въ свою пользу, не взирая на невольное предубѣжденіе сердца къ сестрѣ, Софья не могла совершенно оправдать ее, хотя по справедливости обвиняла болѣе мужа ея. Невѣрность его, и дурное поведеніе, были явны, но по собственному разсказу Елисаветы увѣрилась также Софья, что безпрестанныя ссоры и непріятности ея съ мужемъ были поводомъ, что онъ сталъ часто отлучаться изъ своего дома. Случайно встрѣтился онъ съ хитрою кокеткою, которая умѣла завлечь его. Но Рамирскій скоро самъ раскаялся, и отдалился отъ порочной связи: сердце его не было развращено. Онъ старался скрыть въ глубочайшей тайнѣ свое временное заблужденіе; но безыменное письмо, полученное женою его изъ Москвы (Софья догадывалась, что письмо было отъ Графини Хлестовой), обнаружило ей поступки мужа. Потомъ, добрые, услужливые люди, всегда готовые вмѣшиваться не въ свои дѣла, личные враги Князя Рамирскаго -- Арбатовы, не только все подтвердили, но прибавили многое отъ себя, а Елисавета, вмѣсто того, чтобы не позволять никому говорить ей что нибудь дурное о мужѣ, слушала всѣхъ, и всему вѣрила. Хотя она обѣщалась не открывать мужу отъ кого она все знала, но въ тотъ-же день, послѣ чая, когда Князь Рамирскій, взявъ со стола картузъ свой, хотѣлъ куда-то идти, не выдержала, разсказала все, осыпала его упреками, и, завлекаясь болѣе и болѣе своею запальчивостію, вышла изъ всѣхъ границъ. Какъ громомъ, пораженъ былъ Князь ея словами; внутреннее сознаніе въ преступленіи своемъ лишило его возможности, не только запираться, но даже извинять себя.
До какой степени можетъ дойдти бѣшеная и ревнивая женщина -- этого описать невозможно! Привязанности и уваженія къ своему мужу Елисавета никогда не имѣла; слѣдовательно, чувства сіи не могли, хоть-бы сколько нибудь, смягчить ея выраженій. Оскорбленное самолюбіе, гордость, досада, презрѣніе раздирали ея сердце, и увеличивали бѣшенство. Князь Рамирскій думалъ, что онъ уже довольно наказанъ, выслушавъ съ терпѣніемъ множество ужасныхъ ругательствъ. Онъ отвѣчалъ, что хотя не можетъ запираться и скрывать временную и непозволительную связь свою, но что поводомъ ко всему была сама, жена его; что по ея милости домъ его сдѣлался ему несноснымъ; что отъ тягостной скуки, и безпрерывныхъ непріятностей ея, онъ, по неволѣ, долженъ былъ часто отлучаться. Все это, какъ можно себѣ вообразить не способствовало къ укрощенію гнѣва Елисаветы. Взаимные упреки другъ другу, и ругательства, кончились тѣмъ, что супруги утомились взаимно, а слѣдствіемъ сего былъ нѣкоторый родъ примиренія. Князь Рамирскій далъ слово -- прекратить навсегда связь свою съ Лезбосовою, и никогда съ нею болѣе не видаться. Елисавета также обѣщалась -- прервать сношенія свои и знакомство съ Арбатовыми, не сообщать сего происшествія семейству своему, болѣе-же всего скрыть его отъ Софьи, которую Князь Рамирскій душевно уважалъ, дорожа хорошимъ ея мнѣніемъ.